«Зеркало мира» по-прежнему отражает любые наши мыслеобразы и метафизические цели. Но как же много путаницы и обманов! Один Разум своими методами никогда не сможет добиться устроения жизни по законам Небес – только в единстве с Душой и Духом. Ибо только они способны оживляться, откликаться в ответ на радость и полноту жизни, почувствовать Истину (не ложь!) и не ошибиться в выборе. А Счастье? Что ж, счастье, – говорят мудрые, – оно в самом движении, в Пути, в принятии обновлённой, нашими же мыслями и образами создаваемой, реальности…
– Но провокации? – спросит проницательный читатель. – Они постоянно возрождаются в виде энерго-информационных структур и прочих псевдо-живых программ и конструкций. Именно они уверенно и успешно шагают по планете, подчиняя своей воле, заражая негативной энергией людей и сообщества, якобы в интересах их самих.
– Ну и что? Им тоже можно ответить: никто не отрицает очевидное. Но и вы, вы сами, где бы и в каких условиях вы ни жили, – можете стать сильнее, побЕднее этих провокаций, если не захотите им поддаваться.
Быть несчастным, заблудшим, зависящим от обстоятельств, предаваться унынию и порокам, ни за что, в том числе, и за самого себя, не отвечать, – несложно. Если же вы позволите себе быть честным, хотя бы перед самим собой, то очень скоро почувствуете, что только «правду говорить легко и приятно», а ложь – бессмысленна, вредна, а для души так и вовсе болезненно-мучительна, иногда даже… убийственна. Ну, да воля ваша: «Каждый слышит, как он дышит»…
«А всего-то и надо, – думал я снова и снова, – перестать подыгрывать циничным, безжалостным манипуляторам, не реагировать негативно на негативное, постоянно поддерживать в себе осознанность, позитивный настрой и позитивные деяния… Однако, – продолжал размышлять я, – если вот так сжато обозначить, в общем-то, правильные выводы, без проживания событий и поступков, без раскрытия эмоций и чувств, их вызывающих, оставив в стороне сам процесс их осмысления, – то ведь в конечном счёте “в остатке” может получиться такое пресное, безвкусное, пожалуй, даже бесполезное блюдо (хотя и безвредное, как “плацебо”), что его вряд ли кто-то захочет отведать».
– Господи, неужели! – вдруг неожиданно для себя воскликнул я вслух. – Неужели так трудно не жаловаться и не стенать, не быть постоянно в тревоге и обеспокоенности из-за мелочной «жизни мышьей беготни»?
– Наверное, всё-таки не так легко, как хотелось бы, если люди из века в век продолжают это делать, – раздался чей-то тихий голос. – Настоящая «поэзия понимания» обычно приходит (и то не всегда!), когда чувства, их живое волнение и даже первоначальное осознание остаются далеко позади, порождая спокойное созерцание и безмятежное наблюдение. Только тогда, возможно…
– Стоп! Хватит! – постарался я прервать невидимый диалог. – Иначе я должен буду, чтобы быть убедительным, а не голословным, – заново переписать все известные мне книги и рукописи, на разные лады повторяющие одну и ту же «вечную тему»!
– Что вы, сударь, я и так вам очень признательна, особенно… за отдельные страницы.
Я резко обернулся и увидел в дверях прихожей смеющуюся Асю с кучей ярких пакетов, букетом бледно-жетлых, прозрачных роз, зажигающую верхний свет в гостиной. За её плечами стоял Захария с её же шубкой в руках. Ася была очень оживлена и вся как будто искрилась.
– Но ты хотела прийти позже… – неуверенно произнёс я.
Не глядя на меня, Ася ответила:
– Крёстный вызвал, чтобы мы вместе проводили Марка.
Потом она быстро спрятала пакеты под ёлку, выбрала самую высокую красивую вазу и направилась на кухню наполнять её водой. Но вдруг грациозно обернулась всем телом и насмешливо спросила:
– Ты что-то имеешь против?
– Нет. – От растерянности я добавил не очень кстати: – Он исключительно живописный молодой человек.
– Какая досада! – бросила Ася, стремительно исчезая из комнаты.
Я вопросительно взглянул на Захарию, но он был непроницаем. И только спустя, приблизительно, двое суток ему, очевидно, «было дозволено» приоткрыть завесу тайны и сказать всем нам, волнующимся, куда пропала Ася, – что они с Марком улетели в Вену. Я посмотрел на маму, она еле сдерживала смех:
– Ты всё знала! – воскликнул я.
– Догадывалась.
Я настаивал:
– И как давно это у них началось?
Мама пожала плечами, легко встала с кресла, где она любила устраиваться с ногами, задумчиво подняла кверху глаза сказала: