Не только по намёкам мамы, но и по собственному разумению я понимал, что в совместной жизни Марка и Аси наступил «полынный период». Мама мимоходом сообщила, что Ася твёрдо решила не возвращаться в Швецию и намерена дальше жить в Петербурге одна с Иоанной. Наши с Асей дружественно-родственные отношения, сложившиеся давно и естественно, не предполагали частых встреч и излишней откровенности. Они продолжали оставаться таковыми и теперь, однако, пока здесь был Марк, я старался не попадаться им на глаза во избежание каких-либо недоразумений.
Но всё это, конечно, ничуть не мешало мне постепенно выстраивать из отдельных фраз и впечатлений свою собственную картину их с Асей взаимоотношений.
…
Марк – талантливый, яркий, уверенный в себе человек. И то, что главную роль в его жизни будет всегда играть наука, было понятно сразу и ни у кого не вызывало отторжения. Но то, что «эта дама, – огорчённо говорила мама, – станет настолько нетерпимой, ревнивой, авторитарной по отношению к какому бы то ни было инакомыслию, что она будет готова высмеять, поставить на незавидное место любого, у кого иные “виды на жизнь”, – этого могло бы и не быть»…
Я мог только догадываться, насколько такое жёсткое, не терпящее возражений посягательство на свободу другого человека оказалось непреодолимым. Однако окончательный разрыв, – по словам Аси в почти дословном пересказе мамы, – произошёл тогда, когда выяснилось, что Марк не просто равнодушен к детям, но и не хочет, чтобы они у него были. «По крайней мере так сразу», – сказал он, когда стало ясно, что ребёнок всё-таки будет.
—
Сейчас он несколько пересмотрел свои взгляды. – Мама искренне старалась быть справедливой. – Я не знаю подробностей, но, похоже, «точку невозврата» они прошли.
И вдруг, как бы убеждая саму себя, воскликнула:
—
Марк во всех своих проявлениях, кроме фанатичной преданности этой ужасной науке, требующей ежедневных жертвоприношений, – очень добрый, щедрый, великодушный человек! Только представь себе, он положил маленькой Иоанне такое содержание, что она уже теперь может считаться богатой невестой. Хотя никто его ни о чём не просил, разумеется…
—
Мама, ну при чём здесь это? – проговорил я.
—
Да, конечно, извини… – Она была смущена.
В свете таких подробностей я тем более не жаждал встречаться с Марком, но встреча всё же состоялась – по его инициативе. Мы столкнулись с ним лицом к лицу в нашей гостиной, когда он пришёл к маме проститься перед отъездом. Я сразу почувствовал его кипящую агрессию и еле сдерживаемый гнев.
—
Что ты с ней сделал?! – тотчас воскликнул он и двинулся ко мне, сжав кулаки.
Я мог бы ответить ему тем же вопросом, но не стал, промолчал, и только когда он, скорее инстинктивно, чем осознанно, выбросил вперёд руку для удара, легко перехватил её и пригнул к спине. Марк был силён от природы, но не тренирован. Я подержал его в этом положении некоторое время, чтобы боль остудила ярость.
—
Ну, хватит, хорош… – произнёс Марк, как мне послышалось, вполне миролюбиво. – Сломаешь ведь! Как я буду опыты проводить?
Я отпустил его, и он сразу стал массировать плечо и руку.
—
Слушай, как это у тебя вышло? Классно, – сказал он с удивлением и покачал головой. – Покажешь приём?
—
Нет уж, уволь, – ответил я. – Все вопросы к тренеру.
—
И кто у нас тренер? – заинтересованно спросил Марк.
—
Арсений, вестимо.
Я отвернулся и направился к выходу. В это время в комнату быстро вошла мама и с тревогой взглянула на нас:
—
Что здесь происходит?
Я молча прошёл мимо неё и плотно закрыл за собой дверь, успев услышать на прощание внешне совершенно спокойный голос Марка:
—
Всё в порядке, Екатерина Дмитриевна. Мы беседовали о спорте.
Черно-серый, с дождём и стальными облаками ноябрь, наконец, закончился, ему на смену, естественно, пришёл декабрь, сумевший в первые же дни порадовать горожан, посыпав крупным белым снегом бурую землю и тёмный асфальт. Город снова обрёл свой привычный строгий классический облик.
—
Неужели ты не хочешь повидать Асю и познакомиться с Иоанной? – спросила меня мама, переставляя в календаре пластмассовый квадратик на цифру «3, воскресенье».