—
Очень хочу. Но разве не ты говорила, что Ася никого не принимает?
—
С тех пор так много всего случилось… И вообще, – она усмехнулась, – почему молчит твоя хвалёная интуиция?
—
Она не молчит, – в тон ей ответил я, – а подсказывает, что Ася сама идёт к нам. Вот, пожалуйста, слышишь звонок?
Мама легко поднялась и пошла открывать дверь, а я подумал о том, что мы с Асей уже полгода не виделись, не переписывались и не переговаривались, с того самого жаркого дня в конце мая, когда я впервые сказал ей о своей любви. И вот теперь, глядя друг на друга, мы оба понимали, как много изменилось и произошло за это время.
На первый взгляд она была почти такая же – по-прежнему стройна и горделива, и также как прежде быстрая ходьба и лёгкий морозец окрасили нежным румянцем её посвежевшее лицо. Новым было лишь то, что она несла на груди младенца, удобно устроенного в слинге и одетого во всё розовое. Я подошёл ближе и увидел беленькое личико, светлые волоски, выбившиеся из-под чепца, и большие голубые глаза, с интересом разглядывающие меня:
—
Совершенно такая, какой я представлял.
Ответная Асина улыбка была поощряющей, и с этого мгновения вся моя жизнь (и уж, конечно, режим дня) кардинальным образом изменились. Днём, после рабочих часов за компьютером в любую погоду я шёл к Асе, чтобы взять Иоанну на прогулку. В коляске одной из последних моделей было предусмотрено, кажется, всё, в том числе, и музыкальный проигрыватель. Мне оставалось лишь подобрать соответствующие записи на разные случаи жизни – для сна и активного отдыха, весёлого, грустного или задумчивого настроения.
Часы нашего общения с Аннушкой, как я её тогда и потом называл, стали для меня настоящим откровением. Как-то так получилось, что Ваню в этом возрасте я почти не знал, его полностью забрали под свою заботливую опеку женщины нашего семейства. За прошедшие годы изменился я, скорее всего, изменились и сами дети. И то, что это незнакомое мне существо, не разговаривающее словами, не умеющее самостоятельно двигаться, есть, ухаживать за собой, знало что-то такое, очевидно, привнесённое из некоего другого мира, откуда оно только что пришло к нам, совершенно завораживало меня.
Довольно быстро я понял, что это удивительное создание способно имитировать громадное количество звуков, превышающее любые их наборы в уже сложившихся языках мира (потом я прочитал об этом в научном журнале). Не знаю, как я догадался, что ребёнок уже имеет какое-то представление не только о звуках, но о пространстве и времени, о цвете и гравитации, и, наверное, ещё о многом другом, о чём я, давно перешагнув во взрослый мир, никогда уже не смогу вспомнить. Я давал в руки Аннушке закреплённую по бортам палочку, и она хватала её так крепко, что вырвать её мне, взрослому мужчине, удавалось далеко не сразу. А она могла поднять себя, держась одной рукой за эту палочку. Я не смел рисковать, но думаю, она удержалась бы и в позиции «виса на руках», ежели бы такой эксперимент удалось провести (и об этом или о чемто подобном я тоже вскоре прочитал).
А это постоянное «чудо новизны и удивления» в её глазах, которое она демонстрировала ежедневно? Или знаменитый «танец жизни», как его называют учёные, имея в виду способность ребёнка каждой своей клеточкой реагировать на появление человека около себя? Или это непонятное нам детское умение точно выразить своё отношение к другому – положительное, отрицательное, нейтральное, а также множество их оттенков, более того, привлечь к себе внимание, заставить, если угодно, всех вокруг делать то, что хочет это маленькое, якобы беспомощное существо?
Да, науке уже удалось доказать, что в нас «встроен» и активно «работает» ген защиты и опёки детёнышей (в отличие от многих других «спящих» генов). Но ещё больше существует других наблюдений, и не только от науки, в которых говорится о Любви, что вызывает в нас «дитя человеческое» (а по аналогии с ним и все остальные детёныши), и о влиянии, которое оказывает наша любовь (или её отсутствие) на всю оставшуюся жизнь пока ещё маленького человека. Именно Аннушка научила меня тому, что в любви и любовном общении не бывает «передозировок», поэтому не стоит бояться перехваливать своё чадо в этот период. Да и в последующие периоды тоже, когда продолжится самоопределение и становление человека – через кризисы и преодоление препятствий, через тернии к звёздам и от подражания к свободе.
Во время прогулок с Аннушкой мы вместе слушали музыку, разговаривали или молчали. Если говорил я, она внимательно смотрела на меня, видно было, что старалась понять, а потом отвечала своими необыкновенными звуками, движениями маленьких рук, одетых в крохотные варежки, всем телом или чудесной беззубой улыбкой. Если она сама хотела мне что-то передать, я тоже внимательно её слушал и тоже старался понять. Как ни странно, почти всегда это у нас получалось. Так мне хотелось бы думать во всяком случае. Даже когда она спала, а я наблюдал за нею и за собой, во мне возникало продолжение наших с ней разговоров или вдруг появлялись неожиданные мысли, которые хотелось запомнить или записать.