Николай посмотрел на него в упор и строго спросил:
—
Вылечили?
Илья кивнул и продолжил свою мысль.
—
Антиутопии сочиняются специально, чтобы раздражать человека, чтобы он, наконец, задумался…
—
О чём? – Николай всё ещё строго смотрел на него.
—
Хотя бы о противостоянии. А утопии остаются. Разве ты забыл «Алые паруса»?
Николай вдруг светло улыбнулся.
—
Нет.
—
Вот и другие не забыли. И вообще, есть законы соотношения больших и малых чисел: то, что можно сделать в малой группе и получить тот результат, который мы предвидели и желали, если приписать к ней, скажем, два нуля, может оказаться не просто ниже или выше, а и прямо противоположным тому, что был получен первоначально. Например, толпа всегда ниже – и по уровню интеллекта, и по своим моральным качествам, – нежели отдельный индивид, и она легко управляема, чаще всего в отрицательном смысле. А вот «в высшем смысле», как описал Ника, ссылаясь на авторитеты, иногда достаточно, если ты помнишь, и 1000 человек, чтобы произвести переворот в сознании целых поколений. Больше того, «если один великий святой молитвенник останется на Земле, – лучшее, что есть у неё, – сохранится и сохранится жизнь».
—
Кажется, это сказал какой-то очень хороший, влюблённый в жизнь человек, – промолвил Николай.
—
И ты тоже – хороший человек, и тоже влюблён. – Илья показал Николаю рукой в сторону. – Смотри. Во-он туда. Видишь?
По просёлочной дороге в длинном платье из лёгкой ткани бледно-розовых и фиолетовых оттенков, затянутом на тонкой талии атласной лентой, с развевающимися книзу широкими складками, красиво оттенёнными пышной нижней юбкой, отороченной кружевами, в прелестной соломенной шляпке и с небольшой матерчатой сумочкой через плечо, в которой только опытный женский глаз разглядел бы работу белошвейки, – шла молодая женщина, окружённая с обеих сторон красивыми цветниками, высаженными заботливыми хозяевами снаружи домов, перед живой оградой.
—
О, нет… Не может быть! Лара… – потрясённо прошептал Николай и уже в следующее мгновение, перебросив своё молодое, гибкое тело через овраг, помчался ей навстречу. Не добежав нескольких метров, он резко остановился, чтобы полюбоваться вблизи, как она пройдёт то краткое расстояние, что их разделяло. Она сделала это непринуждённо и легко, не удивилась, узнав его, и сказала безмятежно:
—
Добрый день. Не правда ли, прекрасная погода?
Николай, вынужденно умерив свой пыл, склонил голову в приветствии и вполне галантно подал ей руку: – Идёмте! Нас пригласили на обед.
…
Он ещё не знал, что ему предстоит «неразделённая любовь» на долгие годы, ибо, несмотря на всю свою внешне почти гламурномодельную ухоженность, Лариса Викторовна, Лара, внутренне была необычайно строга и сурова к себе и, ещё больше, к окружающим, даже в чём-то аскетична. Её глубокая скрытая религиозность была настолько чужда привычкам нашего чрезмерно «раскованного», мягко говоря, современного мира, склонного к излишнему комфорту и потаканию своим слабостям, – что, по сути, она своим нравственно-духовным внутренним обликом скорее походила на настоятельницу монастыря, безукоризненно соблюдающую обряды и не приемлющую даже намёка на греховное поведение, ни в каком виде, – нежели на нарядную светскую даму, готовую к весёлым приключениям, каковой могла показаться лишь на очень поверхностный и неглубокий взгляд.
Ася и Ника поняли и приняли сразу эти её особенности, как только познакомились с нею, а Николаю потребовались месяцы безуспешных попыток преодоления непреодолимого расстояния между ними, чтобы не просто осознать такое положение как не подлежащую изменениям данность, не говоря уже о праве личного выбора, но и увидеть в этом благосклонный знак судьбы, позволивший ему – следует добавить «к его чести» – пройти настоящую школу Любви, истинной и бескорыстной, и тем самым раскрыть свои собственные недюжинные возможности и способности саморазвития, и даже почувствовать, в некотором роде, «вкус свободы» над самим собой. Поэтому, когда он говорил впоследствии: «я вас любил так искренне, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим», – он абсолютно не лукавил.
В то время, как Лариса с Николаем и мальчиками, бегущими впереди, подходили к мостику у дома, Катя всё ещё занимала гостей в саду около сервировочного столика, вынесенного с веранды и плотно уставленного напитками – от свежевыжатых соков, минеральной воды и холодного чая до различных сортов сухих вин, вермутов и более крепких напитков. На нижней полке были видны бокалы, стаканы, наборы салфеток и одноразовых приборов, часть из которых уже перекочевала в руки гостей. На верхней стояли: ведёрко со льдом, в котором охлаждалась бутылка шампанского, красивая большая ваза на высокой ножке с ягодами и фруктами, а также фужеры, тарелочки, фруктовые ножи, вилки и прочее.