Ася встала и прямо глядя ему в глаза, абсолютно серьёзно, без всякой иронии, сказала:
—
А ты не хочешь просто взять и прожить свою жизнь, по возможности, достойно, а когда придёт черёд – так же достойно умереть?
Не уступая ей в твёрдости, Ника ответил:
– Я знаю эти формулы и могу их произнести с гораздо большими подробностями и пафосом, чем ты сама сейчас, допустим, из скромности, очень кратко обозначила. Нет, Ася, я о другом, и даже не о том, почему, – если есть простые и точные ответы, – всю свою жизнь бились над «вечными» вопросами самые выдающиеся умы, мучились, страдали, так ничего и не разрешив. Мы говорим им: «Спасибо, что хотя бы поставили эти вопросы, а уж решать их, очевидно, никому не под силу, если даже вы», и т. д. И сейчас я совсем не о том, почему, например, Лев Николаевич и один из его любимых героев, его alter ego, Константин Левин, – так и не смогли жить жизнью добрых, работящих, пусть неграмотных, но таких… гармонично-цельных мужиков, владеющих какой-то «своей истиной», которой и которыми наши графы совершенно искренне восхищались и всей силой своего ума и таланта стремились постичь и примерить, прежде всего, на себя. Но ведь ничего не получилось: мужики остались мужиками, а графы – графами.
– И это ты называешь поражением? – Голос Аси доносился из глубины комнаты, куда она перешла, кутаясь в свою тёплую шаль.
– Нет, не считаю. Но почему, скажи, сквозными темами великих поэтов – «всех времён и народов», – да, наряду с другими, более светлыми и мечтательно-романтичными, – стали те, что поведали нам о тоске и печали, о разочаровании и унынии, если не сказать больше:
«Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей»;
«Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее – иль пусто, иль темно»;
«И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…»;
«Отказываюсь – быть / В бедламе нелюдей – / Отказываюсь жить. / С волками площадей – / Отказываюсь выть… / Не надо мне ни дыр / Ушных, ни вещих глаз. / На твой безумный мир / Ответ один – отказ».
Конечно, я не считаю, что они потерпели поражение, – так можно обманывать себя бесконечно, глядя на человеческую историю, и говорить, что неудачи терпели все великие люди, – однако ведь именно они, и только они, постоянно восстанавливали «вертикаль высоких проектов», несмотря на безжалостное сопротивление современников, а иногда и потомков.
То есть, я говорю не о том, что мир – несовершенен, человеческий мир – это очевидно и дополнительных доказательств не требует, – а о том, что он может таким несовершенным и погибнуть! И нельзя ли что-нибудь изменить в этом трагическом финале, сохранить прекрасное и достойное и передать кому-то из следующих поколений то, что дорого, – чтобы, по крайней мере, если весь этот ужас всё-таки случится, не начинать всё с нуля. Словом, как Ваня крикнул сегодня о волках: я тоже не хочу, чтобы вы умирали!
Ваша и подобные ей школы, чудо-дети и взрослые, и вообще, все дети и взрослые, составляющие «генный фонд эволюции», влияющий своей «критической массой» на всех других людей, преобразующий их и приближающий к себе! Вам ведь открыты Порталы во времени, иные измерения в пространстве, возможно, промыслы Природы и Божественные откровения… Не знаю… – сокрушённо проговорил Ника, – но ведь что-то можно сделать… – Он замолчал.
Ася тоже молчала, долго, потом встала, подошла к окну и, отогнув штору, выпрямилась, пристально глядя куда-то ввысь и вдаль. Крупные складки светлой шали, перекинутой одним концом через плечо, красиво облегали высокую, стройную фигуру, зримо создавая в полумраке комнаты ощущение ожившей античной статуи. Казалось, она смотрит сквозь время, в прошлое и будущее, открывающееся прямо сейчас перед нею, и там, в глубине веков, она, наследница и прародительница своих благородных предков и потомков, встречается с ними, гордыми и смелыми, один на один, ясно видя, как они живут, сражаются и умирают…
– Ты, наверное, ещё не до конца пережил, Ника, – сказала она спокойно, – понял, но не пережил, что воплощение человека на Земле – это не просто Великий Дар, но и Великая Ответственность, требующая Мужества и Отваги. – Она сделала паузу. – Судьи были вовсе не против оставить Сократу жизнь. Они были бы вполне удовлетворены, если бы он просто перестал говорить то, что считал истиной. Или хотя бы покинул Афины. И друзья были готовы организовать побег, но он предпочёл выпить яд и умереть… – И снова пауза. – Только у человека есть способность делать то, что связано не с выживанием, но с чем-то находящимся за пределами его…