—
Ну, а если у вас ничего не получится? Ваши единомышленники возьмут и поддадутся привычным соблазнам – им несть числа! – перейдут «по ту сторону добра»? Ваша «новая школа» разрушится и перестанет существовать? Вы сами не раз говорили, что её надо постоянно защищать от желающих уничтожить не только постройки, но и людей, и зверей, в ней пребывающих, – просто по принципу неприятия непохожего и непонятного своеобразия «чужаков»? – И всё в таком духе.
Они отвечали спокойно, терпеливо:
—
Мы не исключаем такого разворота событий.
Тогда я начинал снова, повышая голос:
—
Так что же делать?!
Они только улыбались:
—
Ничего особенного – оставить в покое всё, что не можешь изменить.
Или:
—
Делать то, что можешь, и будь, что будет.
—
Спасти себя, и вокруг спасутся тысячи…
И ещё многое, о чём я уже написал с достаточным количеством комментариев, так что и сам постепенно кое-что понял и успокоился. А у них никогда не было страха. Теперь эти же вопросы задаёт мне Николай Романов, ему – читатели, с которыми он общается, и всё идёт по кругу…
Те же, кого спрашивал я, часто ссылались на Захарию как на абсолютный непререкаемый авторитет, но я, естественно, воспринимал его абстрактно, лишённым реальных черт и контуров, тем более с таким-то именем! И вот теперь он выступил из тени на свет, превратившись в мужчину из плоти и крови, которого мне очень хотелось узнать ближе.
Я спросил, долго ли он намерен здесь пробыть.
—
Вплоть до нашего с вами отъезда в Швейцарию. У нас даже билеты в одно купе, если вы не имеете ничего против.
Вот так! Гора пошла к Магомеду.
—
Смотрите! – Захария говорил с едва заметным акцентом, который только усиливал впечатление от его речи. Он указывал на группу из трёх человек возле яблоневых деревьев. – Вот эти самые, очень умные, серьёзные молодые люди имеют смелость поднимать, – и он тоже поднял вверх руку, – втоптанные ныне в грязь «презренные» высшие ценности! Они смеют открыто говорить об упрощении, оглуплении мышления, исключившего из себя истинные, т. е. космические параметры. Молодые люди – не без основания! – посчитали, что в конце 20-го века произошла остановка в развитии перспективных проектов, ибо понятный набор смыслов и образов, связанных только с Землёй, оказался практически исчерпан…
К нам подходили разные персоны, кто-то включался в разговор, кто-то, послушав и покивав головой, переходил в следующие подгруппы, однако моё внимание было целиком приковано к Захарию.
—
Новые образы и символы, – говорил он, – ждут нас за гранью привычного опыта. В первую очередь это относится к глобальным вызовам бесконечности и наполненности Космоса, вызовам, которые просто не могут быть проигнорированы.
О, как же во мне откликнулись эти слова! Я и сам уже понимал, что космическое сознание делает мир не только манящим и более многозначным, но и более понятным, как это ни странно. Сам масштаб мышления способен снять у человека тревогу замкнутого пространства (даже если оно и называется «Дом по имени Земля»). Жизнь, ограниченная рамками любой одной замкнутой системы, вызывает «недогруженность мозгов», как говорят «высоколобые», и снижение человеческих ресурсов в целом, что в свою очередь приводит к уменьшению потенциалов развития, а также с неизбежностью оборачивается катастрофическими потерями: креатива, фантазии, воли и… способности к рождению Великих идей.
Теперь Захария прямо обращался к тому самому «очень умному молодому человеку», на которого он указывал и который уже стоял рядом.
—
Фактически на наших глазах разыгрывается драма тех, у кого в душе, вместо свободы и познания, – этих структурообразующих принципов развития, – возникает попятное движение к хаосу и страсть к разрушению, т. е. особое желание узреть, садистски пережить чужую боль и даже гибель, что неизбежно ведёт к своей собственной погибели.
Молодой человек, действительно очень серьёзный, в очках, с густой шевелюрой, чувствительными тонкими руками исследователя или пианиста, тихо вступил в разговор: