—
Кто-то явно хочет, чтобы это было похоже на проклятье или преступный заговор. Ведь конспирологию очень легко принять – тем самым человек снимает с себя всякую ответственность. Так удобнее жить, не правда ли? – когда во всём виноваты заговорщики, тайные общества, масоны и прочая.
—
Или наоборот, – охотно подхватил Захария, – пусть герой или святой мученик всё сделают за нас, а мы уж тут как-нибудь будем их благодарить и прославлять.
Молодой человек закрыл глаза и даже сморщился от удовольствия, а когда открыл их снова, то они уже сверкали вместе с линзами очков, как лампочки:
—
Искажения и упрощения великих идей Четвероевангелия… – Он посмотрел на нас, проверяя, хотим ли мы слышать то, что он намерен сказать, и добавил почти извиняющимся голосом:
—
Великих идей на свете не так уж и много, господа, а там они точно есть! – Потом продолжил гораздо более уверено. – Их недопонимание происходит до сих пор, да так, что они, эти идеи, оказываются не просто адаптированы к уровню обыденного сознания, но идут уже против самого главного смысла их создателя. Приди Христос ещё раз, его бы с лёгкостью могли назвать еретиком собственного учения, и эта мысль отнюдь не нова. Возможно, Ему по-прежнему пришлось бы скрываться от гонений книжников и фарисеев, теперь уже где-нибудь на севере или в Беловодье. – Молодой человек запустил руки в свою шевелюру, тряхнул головой и добавил убеждённо. – Думать, что Новый Завет – это несложная книга, понятная всем простым и смиренным людям, – величайшее заблуждение!
Захария, с большим интересом за ним наблюдая, спросил:
—
А что вы скажете, Пётр, на то, что христианское учение – очень суровая религия, бесконечно далёкая от того сентиментального образа, что постоянно воспроизводится человечеством?
—
Я скажу больше, – весело ответил Пётр, – врата его узки и узок путь, и лишь немногим суждено пройти его: «уже и секира при корне деревьев лежит, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». (Матф. III, 10)
—
Неужели дело «всеобщего спасения» так безнадёжно? – Захария, мягко улыбаясь, подталкивал Петра к разговору, явно желая услышать развитие его мыслей. И оно последовало.
—
И да, и нет. В Его учении совершенно ясно сказано, что нельзя освободить, спасти человека принудительно, без его собственного участия. Поэтому, наверное, ни одна фраза не повторяется в Новом Завете столько раз, сколько изречение: «имеющий уши, да услышит», означающее, что далеко не каждый на это способен. А, впрочем, – Пётр как-то очень тепло улыбнулся, – справедливо… и другое, трижды сказанное и обращённое к широкому кругу: «паси овец моих». Это о заботливых пастырях и кротких, послушных овцах, которым так нужно доброе слово.
В это время Петра позвали его друзья, он слегка поклонился, привычным движением поправил очки, сказал: «прошу меня извинить», – и быстро отошёл в сторону. Мы с Захарией молча смотрели ему вслед и не заметили, как подошла мама.
—
Кто этот интересный молодой человек? – спросила она.
—
Насколько я знаю, – ответил Захария, нежно беря маму за руку и внимательно глядя в её уже посветлевшие глаза, – физик-ядерщик.
—
Но он так похож на лирика. Хотя… Одно другому не мешает. Вы только посмотрите! – воскликнула она. – Ваня всё-таки привёл свою Фею!
Действительно, к нам плавно приближалась дама, вокруг которой прыгал, что-то кричал, хлопал в ладоши Ванечка. Рядом, упруго и весело, шёл, оживлённо разговаривая с другим подростком, наш обычно молчаливый и задумчивый Илья. Я тихо сказал: – Павлик…
—
Откуда ты знаешь этого мальчика? – тотчас спросила мама.
—
Я знаю его собачку.
—
Но здесь нет никакой собачки!
—
Она очень маленькая, у него на руке, – ответила за меня неслышно подошедшая Ася.
На даме было льняное свободное платье, не стесняющее движений. Матерчатую шляпу с широкими полями, перевязанную узорчатой лентой, она слегка придерживала рукой. Нина Евгеньевна – «Фея» двигалась и смотрела вокруг – на детей, на нас – доброжелательно и спокойно, но за этой собранностью угадывалась интенсивная внутренняя работа, а также не только врождённая, но и привитая, отточенная впоследствии простота, очевидно, так необходимая ей и в жизни, и в работе. Вскоре я смог услышать и то, как она говорит: тихо, но отчётливо, всегда внимательно слушая собеседника и каким-то, только ей известным способом, чрезвычайно располагая его к доверительному общению in private . «Хорошее качество для практикующего психолога», – тогда подумал я.