Наступило тягостное молчание.
— А теперь что делать? — спросил Ралчев.
— А что нам еще остается, кроме как ждать окончания дела, — пожал плечами Димов.
7
На утреннем заседании первое слово дали доктору Давидову. Элегантно одетый врач держался без малейшего смущения. Он снова подтвердил точность своей экспертизы. Председатель смотрел на него несколько недоверчиво.
— А почему вы не указали в акте, во сколько часов наступила смерть? — спросил он. — Почему ограничились одним общим заключением…
— Извините, товарищ председатель, но это не общее заключение. Наоборот — оно весьма конкретно.
— Не нахожу, — недовольно заметил председатель. — Через сколько времени, по-вашему, труп должен был полностью остыть?
— Самое большее через четверть часа.
— Хорошо. При этом положении когда, по-вашему, наступила смерть?
— К четырем часам, — без колебания ответил врач.
Следующим перед судом предстал пожилой профессор с таким кротким, добродушным лицом, что его скорее можно было принять за проповедника. Только тщательно причесанные волосы придавали некоторое кокетство его довольно помятой фигуре.
— Мы ждем вашего мнения, товарищ профессор.
— Норма вам известна, — ответил мягким, немного певучим голосом профессор. — Труп остывает приблизительно за два часа после смерти. Изредка встречаются отклонения — до получаса, в исключительных случаях — до одного часа, это зависит от окружающей среды, температуры и так далее. Но это убийство, по моему мнению, совершено после половины четвертого.
— Благодарю вас, товарищ профессор.
Ученый мелкими шажками направился к выходу. В зале поднялся легкий шумок. Прокурор неуверенно поднялся со своего места.
— Товарищ судья, вы видите, что заключения не совсем категоричны! Не исключается, что труп может остыть и через три часа…
— Вы не правы, коллега! — живо откликнулся адвокат. — Вы прекрасно знаете, что в подобных случаях берется предположение, наиболее благоприятное для подсудимого.
— Я говорю по совести, а не веду юридического спора! — сухо ответил прокурор. — Я лично полностью убежден в его вине. При установлении алиби могут быть допущены фатальные ошибки. Тем более, что это алиби установлено гораздо позднее, когда все уже не так свежо в памяти свидетелей.
— И это не наша вина! — спокойно ответил Стаменов. — Следствие было обязано своевременно выяснить эти обстоятельства. А оно вообще не занималось этим вопросом.
Председатель в последний раз обратился к подсудимому:
— Даю вам слово. Вы можете прибавить что нибудь к тому, что до сих пор сказали?
Радев встал и стоял, как истукан. Непонятно было, слышал ли он вопрос. Зал притих. В этот момент только члены суда могли видеть его лицо. Это было несчастное, измученное лицо, по которому пробегали волны легкого тика. Очевидно, он пытался что-то сказать и не мог.
— Не спешите, успокойтесь, — мягко произнес председатель.
Наконец Радев заговорил — глухо, медленно, едва владея собой.
— Я не убивал свою жену, товарищ судья… Я любил ее… Кроме нее и семьи у меня не было ничего…
Зал молчал, затаив дыхание.
Суд удалился на совещание. Когда через четверть часа он вернулся, в зале стояла все такая же гробовая тишина. Председатель несколько торжественно зачитал решение суда. Подсудимый был признан невиновным и полностью оправдан.
Зал облегченно вздохнул, зашумел. Шум все нарастал, послышались взволнованные голоса, восклицания. И некому было наводить порядок, заседание кончилось. Две старые девы, явно возмущенные, направились к выходу. Старик задумчиво улыбался, сидя на своем месте. Стаменов с трудом протиснулся между возбужденными стажерами и направился к Радеву, который все еще сидел, ошеломленный, на первой скамье. Когда адвокат подошел к нему, он встал. Но не увидел его протянутой руки. Он и самого адвоката как будто не видел. Взгляд Радева блуждал где-то над плечами Стаменова. Молодой человек смутился, потом оглянулся. И увидел рядом с собой заплаканное счастливое лицо Розы. Теперь плакал и отец — беззвучно и без слез. Молодой человек окончательно растерялся и потихоньку отошел. Ему преградил дорогу развеселившийся Илиев.
— Ну что? — спросил он. — Пойдем выпьем, а? В честь победы!
— Пошли! — охотно согласился Георгий.
— Только не в пивную! — неожиданно сказал Старик. — Надо отметить это событие поторжественнее… Я угощаю!
— Почему ты?
— Потому что ты — мой ученик.
— Хорошо, но… Хочешь пригласим и дам?
— Согласен.
Но по его тону Георгий понял, что он не очень-то согласен. Наверное, ему хотелось вволю наговориться вдвоем. Георгий на мгновение заколебался, но восхищенные глаза девушки, которую он увидел в двух шагах от себя, решили вопрос.
Через полчаса они сидели в одном из лучших ресторанов и ели мясо. Старик внимательно посмотрел на молодых людей и как бы ненароком заметил:
— Славчев на тебя здорово рассердился.
Славчев был прокурором, другом Георгия.
— За что? — удивленно спросил молодой адвокат.
— Ясно за что. Он считает, что ты должен был предупредить его.
— Чтобы он принял меры и подготовился?
— Нет! Чтобы заблаговременно прекратить дело. Стаменов задумался.
— Он мой друг. И я, конечно, не хотел его подводить. Но не мог же я ради него отправить в тюрьму невинного человека.
Старик молчал и о чем-то думал.
— И все же я не очень уверен, что он невиновен, — неохотно сказал он. — Но как бы то ни было… Лучше десять виновных на свободе, чем один невинный в тюрьме. За твое здоровье!.. Должен сказать, что с сегодняшнего дня ты стал адвокатом.
Стаменов поднял рюмку и снисходительно улыбнулся.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Прошло два дня после заседания суда. За эти два дня инспектор Димов ни разу не заговорил о деле Радева. Он приходил на работу, занимался текущими делами, порой даже улыбался своей скупой улыбкой, но глаза у него оставались по-прежнему задумчивыми. Конечно, генерал вызывал его в министерство для объяснения. Никто не узнал, о чем они говорили, но инспектор вернулся таким же спокойным, каким и поехал к генералу. Только на третий день он шутливо спросил Ралчева:
— Хочешь отправиться на экскурсию?
— Когда? — удивился старший лейтенант.
— Завтра. Кстати немного проветримся…
— Хорошо, — без воодушевления согласился Ралчев.
На экскурсию он ходил лишь один раз, в горы, на Золотые мосты, когда еще учился в школе. Особых восторгов эта экскурсия в нем не вызывала — муравьи тогда густо облепили кусок брынзы, который мать ему дала с собой, а жили они голодно…
— Только встать придется пораньше, часа в три, — предупредил Димов.
Ралчев воспринял это предложение как одну из небольших причуд своего начальника. Или шутку. Но когда в половине третьего ночи усиленно зазвонил телефон, стоявший возле кровати, он понял, что ехать придется. Конечно, его много раз поднимали с постели среди ночи, но чтобы ему не давали спать ради какой-то экскурсии — это уж слишком. Он без энтузиазма ответил, что через четверть часа будет готов, и неохотно встал с удобной кровати.
Ночь была прохладной и тихой. Эти предутренние часы имели одну-единственную прелесть — тишину. Все, что вечно наполняло город звоном, треском, грохотом и поднимало такой отвратительный неистовый шум, сейчас спало возле тротуаров, в гаражах и депо. Ралчев с удовольствием прислушивался к шуму своих собственных шагов. В мертвом свете ламп ему вдруг показалось, что он остался совсем один на этом свете, чудом уцелев после мировой катастрофы.