— Вы не имеете права говорить этого мне. К тому же у вас нет на это и оснований.
— К такому выводу мог бы прийти каждый.
— Но суть в том, что сам Стефан Радев так не думал. Уж ради меня-то он не отправился бы в тюрьму. Ему не за что быть мне благодарным. Именно это и заставляет меня считать виновным его самого.
— Это не лишено логики, — спокойно согласился Димов. — Но нередко сама жизнь начисто нелогична. Порой под одним зонтиком оказываются смертельные враги.
Инспектор поднялся.
— До свидания, — сказал он, — поскольку мне кажется, этот наш разговор — не последний. На чем вы ездите в город?
— Удобнее всего автобусом, — сухо ответил Генов.
Автобус оказался не слишком удобным, но в город он Димова доставил. Там инспектор заглянул в Окружное управление милиции, поговорил с несколькими людьми. Потом ему пришлось поговорить еще кое с кем вне управления. Когда он к вечеру добрался наконец до вокзала и подвел итог, то понял, что этот день в Плевене он не провел напрасно. Перед ним открылось несколько новых тропинок. И хотя они убегали в разные стороны, все же в каждой из них была своя отправная точка. Правда, гадать о том, перекрестятся ли где-нибудь эти тропинки, пока была рано.
Димов вернулся в Софию за полночь, но на следующее утро пришел на работу точно к началу. В кабинете, поджидая инспектора, уже сидел Ралчев. Его внешний вид говорил о том, что он не принес важных известий.
— Ну? — коротко спросил Димов.
— Ты оказался прав, — сокрушенно ответил Ралчев. — Все крепко держатся за свои показания, данные в суде.
— Еще бы! Они и не скажут ничего другого. Ты мог лишь неожиданно обнаружить какую-нибудь фальшь.
— Ничего я не обнаружил. А у тебя как?
— Не могу сказать, что совсем ничего.
И он передал в общих чертах свой разговор с Геновым. Ралчев задумался.
— Значит, фактически у него нет алиби?
— Пока еще он не должен его доказывать.
— И все же! Я знаю эту кондитерскую. Там, по-моему, собираются довольно сомнительные типы. Но там в самом деле играют в бридж, в этом он не обманывает. Интересно, играет ли он сам?
— Да, играет, хотя и предпочитает покер. Если говорить о его слабостях, то это скорее карты, чем женщины. Порой он не особенно разборчив в партнерах.
— Интересно! — буркнул Ралчев.
— Но есть нечто и поинтереснее. На следующий день после убийства Генов продал свою машину. Совершенно новую «Шкоду». Почему? Она ему крайне необходима. Он и на работу на ней ездил… И на свидания…
— Какая же связь между убийством и продажей машины?
— Гипотез много. От человека, остро нуждающегося в деньгах, всего можно ожидать.
— Но ясно, что от Радевой он ничего не получил, — заметил Ралчев. — Ни от живой, ни от мертвой. Иначе он не продал бы машину.
— Так выходит. Но это не доказывает, что он не пытался получить… Может быть, просто не сумел.
Он задумался, потом продолжил:
— Как бы то ни было, в одном мы твердо убеждены… Независимо от экспертизы — в половине четвертого Радева была жива. Генов человек умный, интеллигентный и, как я догадываюсь, отличный юрист. Он понимает, что ложь в этом деле только повредила бы ему. Он был среди людей — в ресторанчике, на улицах… Возможно, его видели. Но что он делал после половины четвертого — этого никто не знает. Кроме него самого, конечно.
— Ты считаешь, что он пытался ее ограбить? И не сумел?
— Ничего я не считаю, — сухо ответил Димов. — Но ничто не мешает мне допускать и такую возможность.
— Но что можно было взять у Радевых? Они не слишком обеспеченные люди.
— А ты откуда знаешь, — насмешливо осведомился инспектор.
— По всему видно.
— А мне кажется, не по всему. Видел добротную старинную мебель? Дорогой ковер? Антония Радева, по отцу Пандилова, выросла в богатой семье.
— Это мне известно.
— Мало известно! Я хочу, чтобы ты покопался в ее прошлом. Чем глубже и придирчивей, тем лучше. Есть немало живых свидетелей. Возможно, какая-нибудь мелочь наведет нас на правильный след.
— Добро! А какой срок ты мне даешь?
— Никакого! Теперь нам некуда спешить. Теперь нам придется тщательно обдумывать каждый новый шаг. Преступники или преступник, кем бы они ни оказались, проявляют сейчас особую осторожность.
Ралчев молчал. Новая задача его явно не воодушевляла. Он всегда предпочитал более динамичные и решительные действия.
— Не знаю, — произнес он. — И все же присматривай за Радевым. Как бы нам не промахнуться.
— Радев больше не должен тебя интересовать! — немного сухо ответил инспектор. — Суд оправдал его. Теперь нас интересует настоящий убийца.
Ралчев вздохнул и поднялся. Надо было немедленно приступать к делу.
3
Вскоре старший лейтенант убедился, что проникнуть в прошлое человека почти так же трудно, как и раскрыть сложное убийство. Конечно, в небольших окраинных кварталах, где люди на виду друг у друга, это не слишком сложно. Там и жизнь общая, и тайны общие. Но как проникнуть в такие глухие квартиры тех, кто несколько десятилетий назад считался сливками столицы? Как разговаривать с этими холодными и недружелюбными людьми, которые общаются только друг с другом? Как проникнуть в их воспоминания, которыми они делятся только в своем тесном кругу? Его первые попытки в этом отношении потерпели полный крах.
И тогда он пошел кружным путем — стал искать бывших горничных, гувернанток, кухарок. Потом прибавил к ним официантов, поставщиков, престарелого садовника — всех тех, кто раньше прислуживал этим людям. И картина постепенно дополнялась новыми и все более интересными деталями. Пока не стала совсем полной.
На первый взгляд она получалась достаточно внушительной. Богатый род торговцев, постепенно обративший свой взор к политике. Один министр, несколько высокопоставленных должностных лиц — все из партии народняков. Потом несколько поколений дипломатов. Но старая партия постепенно распадалась, государственных постов ей доставалось все меньше.
— Отец Антуанетты, когда-то ее звали только так, — подробно и добросовестно рассказывал Ралчев, — Крум Пандилов, был членом Верховного кассационного суда. Человек с твердым характером, отличавшийся безукоризненной честностью… Он был не слишком удобен для сторонников Третьего рейха. И при первом удобном случае его отправили на пенсию. Ясно, что на одну пенсию трудно содержать такой большой дом. Да и старые девы висели у него на шее. Я уж не говорю о том, что его младшая дочь, одна из самых красивых девушек города, фактически стала бесприданницей.
— А ее мать? — прервал Ралчева Димов.
— Она умерла очень рано. Я видел ее портрет — Антуанетта поразительно похожа на нее. Она выросла в более скромной семье, ее отец был всего лишь инспектором в Министерстве финансов. После девятого сентября дом Пандиловых был национализирован и передан в распоряжение дипломатического корпуса.
— Им заплатили за дом?
— Сначала его просто национализировали. Но позднее на основании жалобы наследников им сполна выплатили его стоимость. Но произошло это всего лет десять назад.
— И сколько они получили?
Ралчев назвал сумму.
— Деньги немалые! — заметил Димов.
— Немалые, но большую часть забрали сестры. Только так или иначе, но их семья обеднела еще до 9 сентября. Антуанетта, как известно, училась в университете, изучала французскую филологию, но получала государственную стипендию. И даже больше того: чтобы как-то связать концы с концами, она давала уроки французского языка детям богатых родителей. Университет она закончила в 1947 году. Ей предложили место преподавателя в провинции, но она от него отказалась. Многие годы она жила частными уроками, между прочим, давала их и нескольким нашим очень влиятельным товарищам. Только в 1957 году она устроилась на работу в спецшколу французского языка.