— Нет, конечно, — глухо ответил он. — Как вам объяснить… Просто испугался. Сначала я решил никому ничего не говорить, как будто бы ничего не знаю. Потому и молчал, когда пришел вот этот товарищ, — он кивнул в сторону Ралчева.
— А сегодня утром, идя сюда, вы решили сказать правду?
Радев растерянно посмотрел на инспектора.
— Не знаю… Возможно… Со вчерашнего дня я сам не свой, товарищ начальник. Каких только мыслей не было в моей голове! Прежде всего — убить себя! Как же мне жить после такого? Это ведь страшнее самой страшной муки! Не нужна мне такая жизнь. И до сих пор счастья не было, а теперь?.. С тех пор, как женился — никакой радости…
— И все же вы живете…
— Ради сына… Только из-за него. На кого я его брошу? Как оставлю его без отца и без матери?
Радев низко склонил голову: наверное, опять заплакал. Ралчев закусил губы, но Димов словно не заметил этого. Он усиленно думал.
— Я хочу еще раз вернуться к убийству, — сказал он.
— Как вы перенесли жену из прихожей в спальню?
В первый момент Радев не понял вопроса.
— Как? Разве я помню? Да и как, кроме как на руках…
— На вас был этот костюм?
— Да, этот.
— Значит, пятна крови на нем вы потом застирали?
— Застирал? Нет… Не знаю, как это полу-чилось… Каким образом я его не испачкал… Но я его не застирывал.
— Должен сказать, что во всем вы проявили большую сообразительность, даже хладнокровие, — заметил Димов.
Радев мрачно молчал. И впервые Ралчеву показалось, что в его лице появилась враждебность.
— А теперь идите в соседнюю комнату, — снова заговорил Димов, — и напишите все, о чем вы здесь рассказали.
Когда они остались одни, Ралчев возбужденно встал из-за стола, но Димов по-прежнему продолжал сидеть в глубоком раздумье и выражение его лица свидетельствовало о неудовлетворенности.
— Твоя гипотеза полностью оправдала себя! — все еще волнуясь, воскликнул Ралчев.
В этот момент он словно забыл о тяжелой драме, свидетелем которой оказался. Димов рассеянно посмотрел на него.
— Другого объяснения и не могло быть, — произнес он. — Вчера я ломал голову над этим до трех часов ночи и никакой другой возможной причины для переноски трупа придумать так и не смог… Только из-за ребенка. Да и кто бы еще так мог беспокоиться о нем? Случайный убийца? Ни в коем случае. Только человек, который любит мальчика и болеет за него душой.
— И все же я не ожидал, что он признается так легко.
— Почему? Он человек с явно неустойчивой нервной системой, поддающейся настроениям. Наверное, он шел сюда совсем с другим решением, но сдали нервы, он расплакался… И неожиданно для себя самого признался.
Димов улыбнулся, но улыбка у него получилась грустной.
— Ударила его в живот… Такого не выдумаешь. Вот что делают люди из добропорядочных семей.
Но Ралчев думал о другом.
— И все же я вижу, что тебя что-то смущает.
— Да! — бросил Димов.
Но объяснять сразу же, что именно, не стал, а поднялся со своего места, несколько раз прошелся по комнате и только после этого произнес:
— Не могу понять, как он мог перенести труп, не запачкав костюма. Для меня это настоящая загадка.
— Наверняка испачкал. Но костюм темный, и пятна на нем не видны.
— Ты прав… И все же…
Было заметно, однако, что Димов немного успокоился. После всего эта подробность показалась ему незначительной.
— Мы оперативники, и наша задача закончена, — сказал он. — Надо подумать, какому следователю передать дело.
— Это не проблема. Сейчас свободен Якимов.
— Знаю, но он мне кажется слишком самоуверенным.
— Какое это имеет значение? Все яснее ясного.
— В том-то и дело, — недовольно сказал Димов. — Но суд не интересуют самопризнания. Суд интересуют факты!
— Если хочешь, я с ним поговорю.
— Нет, я сам займусь этим делом. А от тебя требуется другое. Надо подумать о мальчике. Сейчас он остался совсем один. Как ты считаешь, куда его отвести?
Ралчев задумался.
— Может, к теткам? — предложил он.
— Оставь этих ужасных сорок в покое. Они доконают его за две недели. Лучше к сестре. Она произвела на меня хорошее впечатление. Поговори с ней, посмотри, что можно сделать.
— Хорошо, — ответил Ралчев, чувствуя, как у него холодеет сердце.
Едва ли можно было возложить на него сегодня более тяжелую миссию, чем эта. Ему снова придется сообщать этой милой обаятельной женщине горькие и страшные вещи. Снова заставлять ее плакать. И искать слова утешения. Какого утешения? После одного несчастья ей предстояло пережить второе, притом у него на глазах. Как смягчить удар? За два дня потерять и отца, и мать! Как она сможет жить, узнав, что она — дочь убийцы? Неужели его начальник не понимает, какое невыносимое бремя он возлагает на него?
Впервые служба показалась Ралчеву тяжелой, горькой и неприятной.
5
Супруги Желязковы — такой была фамилия мужа Розы — занимали новую квартиру в квартале «Восток». Ралчев долго плутал между только что выстроенными и недостроенными зданиями, напрасно разыскивая номер нужного дома. На домах не было ни номеров, ни каких бы то ни было других указателей. Ралчев перескакивал через ямы, пробирался сквозь путаницу кабелей и проводов, обходил груды строительных материалов. И хотя дождя не было, он все равно чуть ли не до ушей забрызгался грязью.
А выбраться из этих многочисленных лабиринтов ему помогли дети. Но и они не знали номеров домов, любой вопрос по этому поводу порождал жаркие споры. Сначала Ралчев долго шел вперед, потом свернул вправо, затем возвратился назад и, в конце концов, оказался прямо перед злополучным домом. Желязковы жили на девятом этаже уже заселенного дома, а лифт все еще не работал. Но это обстоятельство ничуть не огорчило Ралчева. Он был готов подняться на сотый этаж, лишь бы хоть на полчаса отдалить неприятный разговор.
Наконец Ралчев добрался до нужной квартиры. Он порядочно устал, поэтому и решил две-три минуты постоять на площадке — перевести дух и набраться смелости. Потом нерешительно позвонил. Дверь открылась, и на пороге вырос русоволосый, хорошо одетый мужчина лет тридцати с приятным лицом. Однако в целом он мало чем отличался от стандартного типа современных людей — водолазка, бакенбарды, пиджак с разрезами, на лацкане которого темнела широкая траурная лента. Молодой человек выглядел расстроенным, смотрел недружелюбно.
— Что вам надо? — нетерпеливо спросил он.
— Вы — Андрей Желязков?
— Да, я.
— Мне надо поговорить с вами… И с вашей женой.
— Нам не до разговоров! — сердито бросил молодой человек и чуть не захлопнул дверь перед носом у старшего лейтенанта.
Пришлось Ралчеву назвать себя. Молодой человек сразу обмяк, даже извинился и пригласил войти.
Все, что случилось дальше, превзошло все самые плохие предчувствия Ралчева. На этот раз Роза даже не заплакала. И это было куда страшнее, куда неожиданнее и куда непонятнее. В конце концов она совладела с собой, ее взгляд стал осмысленным, с ней стало возможным разговаривать. И Ралчев постепенно подошел к тому, ради чего пришел. Он попросил Желязковых взять мальчика к себе, или, что было еще удобнее, переселиться к Радевым, где квартира лучше и мальчику в школу ходить совсем близко.
Роза с ужасом посмотрела на Ралчева.
— Поселиться там?.. Никогда! — воскликнула она.
Буквально за несколько минут она преобразилась на глазах у Ралчева самым непонятным и неповторимым образом. Юная беспомощная женщина, почти девочка, которая так жалобно плакала сегодня утром в кабинете Димова, вдруг стала взрослой женщиной — холодной, сдержанной и решительной. Наверное, она походила теперь на свою мать. А, может быть, просто взяла себя наконец в руки. Ее лицо стало еще бледнее, но уже вовсе не казалось ни беспомощным, ни добрым и милым, как прежде. Ралчев с удивлением понял, что это странное перевоплощение принесло ему настоящее облегчение.