Анна Каренина жалеет о своем самоубийстве в момент его совершения. Лежа на рельсах перед надвигающимися колесами, она в ужасе говорит: «Где я? Что я делаю? Зачем?» Мы поняли. Сейчас в этих вопросах уже нет смысла. У Анны был шанс, который она упустила. Что говорит нам Толстой? Такие вопросы обязательно нужно задавать. Но не так поздно.
Толстой задает вопрос и о предназначении литературы. Действительно ли романы должны учить нас жизни? К сожалению, в собственной жизни он пришел к выводу, что «Анна Каренина» научила его, как жить не нужно: он не хотел быть человеком, пишущим увлекательные и сложно устроенные романы. При этом Толстой не сумел последовать собственному совету: вместо того чтобы стать таким, как все счастливые люди, он стал несчастливым по-своему. Вы ждете главный смысл «Анны Карениной»? Пожалуйста. Искать ответы — очень хорошо и правильно, но жизнь, в сущности, непознаваема. Да, мы должны всеми силами искать в ней смысл. Иногда мы даже можем близко к нему подбираться, но в большинстве случаев нас ждет разочарование, а потом мы умрем. Извините. Я же не забыла предупредить, что не все уроки будут веселыми? Мы же говорим не о чем-нибудь, а о русской литературе, в конце-то концов.
2. Как смотреть в лицо невзгодам, с которыми сталкивает тебя жизнь: «Доктор Живаго» Бориса Пастернака
(Или: «Не стоит уходить от беременной жены»)
Как хорошо на свете! — подумал он. — Но почему от этого всегда так больно? [12]
В изучении нового языка есть одна странность: чем больше ты его узнаешь, тем легче становится подобрать ключи к разгадке психологии людей, для которых этот язык родной. Когда я впервые поехала в Россию в 1992 году и только начинала осваивать язык на том уровне, чтобы понимать, что мне говорят, меня поразило, что русские постоянно говорят о «судьбе», как будто они актеры в плохом шпионском фильме. Это было так странно, что сначала я сомневалась: может, я что-то додумываю или не разобрала слов? «Почему? Ты спрашиваешь, почему? Да нипочему. Судьба такая». «Ты находишься в России в важный исторический момент. Это твоя судьба». Или, довольно часто: «Пей. Такая у тебя судьба, Вивка». Да, я наконец попала в компанию, которая подарила мне мое персональное уменьшительно-ласкательное имя, Вивка («маленькая Вив»). Моя пожилая квартирная хозяйка как-то не расслышала и решила, что меня зовут Випка («маленькая VIP» — по-русски это сокращение произносится как «вип»), после чего меня как только не называли: Випка, Вип, Випуля («малышка ВИП») или Випуленька («миленькая крошка, малышка ВИП»). Это было крайне странно: все эти имена использовались совершенно серьезно, без намека на шутку. Мне просто пришлось привыкнуть к обращениям типа: «Миленькая крошка, малышка ВИП, иди-ка сюда!»
Через какое-то время я перестала обращать внимание, и это стало казаться мне нормальным. В русском языке так много странностей, что в какой-то момент перестаешь удивляться. Кроме «судьбы» и обращения «миленькая крошка, малышка ВИП», в повседневной речи постоянно всплывало понятие «душа». Ответ на любой трудный вопрос? «Это русская душа». Высшая похвала музыке, спектаклю или книге? «Это душой чувствуешь». Лучший комплимент? «У тебя русская душа».
Люди совершенно искренне используют это слово в разговоре мимоходом. Причем не только люди с некоторыми странностями и до смешного преувеличенными чувствами — хотя о многих моих знакомых в начале 1990-х можно было сказать и то, и другое. Вообще все. Судьба и душа для русских — не пустые слова. Они воспринимают их как реально существующие субстанции. Я поначалу скептически относилась к этому, но потом поняла, насколько это удобно. «Душа» — это что-то близкое к тому, что мы назвали бы инстинктом. Его, конечно, можно игнорировать, но на свой страх и риск. А «судьба» — это то, что мы называем реальностью. И то и другое лучше принимать.
Оба эти родственных понятия воплотились в эпическом романе Пастернака «Доктор Живаго». У Юрия Живаго самая что ни на есть русская душа. Он в меру сил пытается выжить, борясь с судьбой. Роман начинается со сцены похорон, настолько же короткой, насколько и угнетающей. Хоронят мать Юрия. Ему десять лет. Гроб опускают в могилу, комья земли стучат по крышке, над закопанной могилой вырастает холмик. Юрий забирается на него, поднимает голову, словно собираясь завыть как волчонок, и заливается слезами. Это классический пастернаковский прием: описать место действия, расставить декорации с живописными элементами и дать волю чувствам. Думая о «Докторе Живаго», я всегда вспоминаю эту сцену и единственные похороны в России, на которых мне довелось присутствовать. Я мысленно возвращаюсь в тот день всякий раз, когда думаю о своих отношениях с Россией. Никогда в жизни, ни до, ни после, я не чувствовала себя настолько чужой.