— Насчет японцев, что ли? Так мы это давно решаем. Мой Тарасик уже многое узнал, только это попозже, иначе весь смак пропадет.
Сели за стол. Настенька, красивенькая, черненькая, большеглазая девочка, сразу уцепилась за деда Виктора, а Иван сел между бабушкой Надей и Яковом. Яков разлил всем по стопкам привезенного Людмилой коньяка, немного подумав, налил и Ивану.
— Давай, лей, лей, тем более что он и есть именинник!
— Ну да, он родился-то в мае!
— Ладно вам, я говорю, значит знаю!
— Опять загадки?
— Да никаких загадок. Ванька, принеси ружье в чехле. — Ваня подал красиво изготовленный кем-то деревянный чехол.
— Дети, что тут находится?
— Ружье дяди Вани! — быстро сказала Настенька.
— Какое ружье? — удивился Виктор.
— Ну-ка ты, Ваня, скажи более распространенно.
— Там находится ружье, которое мы должны вручить Ивану Егоровичу Исаеву, когда он выйдет на пенсию.
— Молодцы, дети! Иван Егорович, как мне известно, на пенсию вышел, поэтому секрет должен раскрыться. Открывай, Ваня!
Иван, положил чехол на край стола, взял снятый с шеи Людмилы ключик в виде крестика и, отомкнув оба замочка, открыл крышку. В красиво отделанном красным бархатом углублении лежала украшенная изумрудами сабля Чубарова. Все восхищенно ахнули.
— Вот, Виктор Иванович, — став торжественно серьезной, сказала Людмила, — вручите эту дорогую вещь тому, кому вы восемнадцать лет назад ее подарили!
Виктор взял дрожащими руками саблю и молча, передал ее Ивану. Ванька так растерялся, что не мог ничего сказать. Он, улыбаясь, недоуменно посмотрел сначала на мать, потом на деда с бабушкой, на сестренку, удивленными глазами смотревшую на все это. Потом, заплакав, поцеловал деда Виктора и выбежал с саблей в конюшню. За ним шмыгнула и Настенька.
— Гляди, какая! А камни-то, камни блестят, вот красота, никогда бы не подумал! Смотри, надпись: «Графъ Чубаровъ!» Эта штучка миллион стоит, если не больше! Смотри, Настенька, никому ни слова! Нет у нас ничего, а то убьют еще! Это очень дорогая вещь!
— Могила, — прошептала Настенька, — пусть это будет наша самая большая тайна.
— Дети! Вы куда пропали? — позвала Люда, — Так вот что я и хотела сказать: теперь выпьем за то, чтобы вот такие подарки мы не прятали годами, боясь, что их отберут, а спокойно дарили друг другу. Пусть эта сабля, Ваня, историю которой расскажет сам Виктор Иванович, принесет тебе только счастье и ничего больше. — Выпили и стали закусывать.
— А как же японцы? — не выдержал Виктор.
— Живы твои друзья, правда, Кова умер, письмо у меня есть, только это потом, иначе ужин не удастся!
Глава тридцать четвертая
«Здравствуй Виктор. Пишу это письмо, не думая, что оно попадет к тебе, а все-таки пишу. Болен я, не бывать мне больше на твоей родине, а хотел бы очень увидеть тебя, Настю, твою красавицу, Ивана, но не видят уже мои глаза, вот буквы еле различаю. Не ходят мои ноги, отходились, отвоевались. Думаю, что у тебя все лучше: там климат, воздух, — должно быть лучше. У нас вроде бы все хорошо, а вот здоровья нет. Наша религия говорит, что душа бессмертна, все религии так говорят, и хотел бы я, чтобы мы хотя бы на том свете встретились. Я уйду скоро, но тебя не тороплю. Живи столько, сколько положено, туда успеешь. Полюбил я тебя, русский человек, а и не знаю за что! Просто за то, что, наверно, ты не такой, как все, а может, и такой. Ты просто человек с открытой душой. Такой, какими должны быть души во всем мире на всей земле. И такие есть! Вот мы с тобой. А ведь когда-то натравили нас друг против друга, убивали сотнями, тысячами! За что? Почему? Что ты мне должен? Что я тебе? Ничего! Так почему же и сейчас разжигают в нас ненависть? Как мучилась моя Тики, как плакала ночами, все шептала: «Ваня, Ваня...» Не могла забыть твоего Ивана. А как бы могла сложиться у них судьба, не было бы границ, не было бы правительств, не было бы тех, кто и гонит нас друг против друга, а был бы единый Бог: Аллах, Будда или любой другой, и только он и правил бы миром, и только ему бы подчинялись люди. Ты уж извини, что много пишу. Дома — никого, лежу один, времени предостаточно. Все мои дети живы и здоровы, постарели, правда. Мими и Таро уже на пенсии, хотя работают. Тое работает. У всех есть дети, по двое, а у Тики — трое. Сына хотела назвать Иваном — запретили, тогда она назвала его Ино. А с измальства зовет его Ванатко.»
Забравшись в укромный уголок дальней комнаты, Виктор Иванович читал письмо, и слезы катились по его щекам. Стар стал, совсем стар! На могилу к Насте придет — плачет, посмотрит на фотографии — плачет. Однажды Рита приснилась, так даже от слез, душивших его, проснулся. Постарел, совсем постарел сибиряк, а какой был видный мужчина! Правда, он и сейчас выглядит внушительно, все зубы целы. Волосы совсем белыми стали, но не только не выпадали, а даже погрубели, как щетина. По утрам расчесать невозможно. А у Якова, наоборот, все волосы выпали.