— Знаю я его, встретились в вагоне, как родные братья, хотя фамилия у него Голубев. Так ведь, Ольга Никитична?
— Так, так, и как же вы встретились? Здоров ли он и почему в вагоне?
— Не волнуйтесь, с ним все в порядке, скоро вернется, а кто, все-таки, Габрилович? Уж вы-то, наверно, знаете?
— Не дай вам Бог с ним встречаться, из-за него и Ваню посадили. Ни за что.
— Как это — ни за что? Человек погиб.
— А вы знаете, как было?
— Немного знаю, а подробно нет.
— Ваня его пальцем не тронул. Когда тот сыночек выскочил из машины, Ваня лежал, потом поднялся, этот подонок со своего размаха хотел ударить Ивана, но Ванька увернулся, и сыночек Габриловича, не рассчитав удар, улетел через свою же машину, в передней ее части. Упал головой, перевернулся, и ноги его попали под грузовик – рефрижератор, тот даже не почувствовал, не остановился, и вот — финал: сильнейшая гемотома головы, смятые ноги, в результате, — смерть. Неужели подлецы следователи этого не знали? Знали, но отыгрались на Ваньке.
— Ладно, я все понял, значит, Габрилович? Ну, заяц, погоди!
Пробыв у Кузнецова на даче до утра, Егор рано уехал в Москву. Владимир Иванович долго анализировал все, что произошло за это время, вспоминал то, о чем они успели переговорить и с Егором и с Ольгой Никитичной.
А через два дня машина, в которой ехал Габрилович вместе с водителем и двумя охранниками, взлетела на воздух. Говорят, одни колеса по дороге еще долго катались.
«Вот это да! С такой техникой и один не пропадешь, — думал тогда Кузнецов, — не то, что в мое время! И все-таки зря ты, Егор, влез в это ярмо! Плетью обуха не перешибешь, этих сволочей сейчас развелось столько, что всех не перестреляешь».
А в это время Егор Исаев уже подъезжал к городу. Купейный вагон, в котором он болтался, был наполовину занят полицейскими.
— Почему там много этих? — кивнул Егор на дверь, спрашивая у своего соседа, единственного гражданского в вагоне.
— Так, местный глава администрации, губернатор, так сказать, едет в нашем вагоне.
— Понял, значит подлец!
— Почему подлец?
— По-моему, если людям зла не делать, то и бояться нечего будет. От кого тогда охранять? Значит, подлец, такой нафуфыренный, накрахмаленный, да?
— Не обращал внимания, не до этого было!
— А вообще, видели его?
— Конечно, много раз, по телевидению.
— Ну да, живьем — нет, а я хочу посмотреть, пойду — попробую.
— Да не лезьте вы туда, сейчас уже скоро город будет, вряд ли вы даже по проходу пройдете.
— Посмотрим! — Егор вышел.
Было утро. Прекрасное летнее утро!
— Господин лейтенант, зайдите в свое купе! — услышал Егор грубый окрик.
— Чего, чего, чего? — выставив левое ухо вперед, переспросил Егор, продолжая идти.
— Я сказал: зайдите в купе! — заорал охранник. Егор остановился.
— Слушай, дядя, смени тон, а то в окно вылетишь, я гражданин свободной страны, к тому же, офицер! Куда хочу — иду!
— Ах ты, сопляк! — шагнул к нему охранник.
— Стоять, подонок! Прострелю насквозь! — заорал уже Егор и, отпрянув к туалету, закрыл сзади себя дверь, вытащил пистолет. Из соседнего купе выскочили сразу двое и, увидев стоявших друг против друга с пистолетами в руках, остановились в нерешительности.
Егор левой рукой выхватил из кармана черную ребристую гранату и зубами выдернул чеку.
— На пол, гады! Скоты вонючие!
Охранники грохнулись на пол.
Глава восемнадцатая
Первым в квартиру, где жили две Оксаны, позвонил Андрей. Дверь открыла Оксана малая. В дверном проеме, освещенном тусклым светом, была видна ладная фигура в милицейской форме.
По тому, как завизжала малая Оксана, Оксана Ивановна поняла, что кто-то приехал. Она, вытирая передником руки, вышла из кухни. Андрей, с Оксаной на шее, рюкзаком и чемоданом, смешно передвигаясь, вошел в комнату.
— Да пусти же ты, с мамой дай поздороваться! Здравствуй, мамочка, здравствуй, родненькая! Дай я тебя обниму, расцелую. Ну чего же ты, так на нас всех слез не хватит!
А сестра уже открывала чемодан.
— Поставь чемодан на место! — сердито осадил ее брат.
— Я только посмотреть хотела, небось, подарки-то привез?
— Всему свое время!
Когда первая радость улеглась, Андрей-таки вытащил из рюкзака подарки. Первый — матери: длинный красивый сарафан.
— Ух, ты! — восхищалась малая Оксана, — Ты теперь у нас настоящей боярыней будешь.
— Зачем же теперь мне это? — сказала Оксана, но сарафан взяла и, приложив к фигуре спереди, посмотрела в зеркало, — и носят же где-то такое!