Он приехал ночью, приехал в такой момент, когда его меньше всего ждали. Встречал один Корляков, который с вечера переложил лишнее и поэтому бросился услуживать с пьяной угодливостью, как дрессированный пес.
— Ты кто здесь будешь? — довольно грубо спрашивал приезжий, меряя изловчившегося на господской службе «человека» немного тусклыми глазами.
— А как случится, вашескородие… Теперь за всех отвечаю: и за дворецкого, и за камардина, и за человека.
Вытаскивая из экипажа вещи, Корляков смекнул в уме, что у барина не густо в кармане: чемоданишко съежился, осеннее пальто на среднюю руку, остальное все так себе. Впрочем, все они приезжают сюда «в худых душах», а потом так раздуются, что и рукой не достанешь. Одно не понравилось старому слуге в новом барине: никакого внимания он не обратил на княжескую обстановку господского дома, точно вот на постоялый приехал. Среднего роста, немного сутулый, с большой головой, Шулятников походил на не совсем разжатый кулак. Эта же кулачность сказывалась и в складе всего лица. С дороги он не попросил даже чаю и сейчас же завалился спать.
«Ну, этот доймет… — решил про себя Корляков, мигая слипавшимися глазами. — Орёлко!.. Ах, кошки его залягай, и сунуло же меня с вечера натренькаться…»
Утром Шулятников проснулся чем свет, растолкал Корлякова и, на ходу выпив стакан чаю, отправился на фабрику. День стоял серенький и дождливый. С гор тянуло осенним холодком. Накопленная за лето в пруде вода глухо бурлила у шлюзов и около водяных ларей. Перемонтированная фабрика выглядела очень неказисто: стены облупились, крыши проржавели, везде желтели полосы дождевых потеков и ямы от выкрошившегося кирпича. Одни доменные печи имели живой вид. По лицам доменных рабочих и доменного надзирателя Шулятников видел, что его уже ждали здесь. Это заставило его поторопиться. Обежав наскоро фабрику, он зашел в контору, где и нашел всех служащих в полном составе.
— Однако сколько вас… — удивился он, не снимая фуражки. — Целая армия.
Когда бухгалтер, по заведенному обычаю, хотел отрекомендовать служащих, он махнул рукой: не нужно церемоний. Буркнув что-то себе под нос, он молча оглядел всех и быстро вышел.
Вся контора притихла, как один человек. Вот она когда беда-то накатилась: этот не спустит. У маленьких и забитых служащих со страха захолонуло на душе. Куда они денутся с семьями?
— Жалованье будет урезывать… — вздохнул кто-то в смущенной толпе.
— Хорошо еще, если одно жалованье, а то и совсем по шапке…
Старые служаки достаточно видали на своем веку всякого начальства и порешили в голос, что добра нечего ждать.
А он был уже дома и, не глядя на вытянувшегося в струнку Корлякова, быстро и решительно проговорил:
— Главное, не пускай гурьбой… Буду принимать по одному. Сам пошлю, кого нужно… Ворота запереть.
— А если хлеб-соль рабочие принесут… — заикнулся было Корляков и сам испугался собственной смелости.
— Что-о?.. Гони в шею… Я приехал не в куклы играть.
Корляков сделал налево кругом, чтобы уходить, но Шулятников его остановил:
— Да, вот что… Поищи кого-нибудь на свое место. Мне твоя физиономия не нравится…
— Не погубите, вашескородие… Я тридцать лет верой и правдой…
— Пожалуйста, без разговоров… Не люблю.
Первым козлом отпущения должен был явиться управитель Утяков, старый заводский человек, но он, проведав беду, сказался больным. Таким образом, пришлось испить чашу первому бухгалтеру Сыромолотову. У него подгибались колени, когда он входил в кабинет самого.
— Имею честь представиться…
Шулятников быстро взглянул на него и, не приглашая садиться, проговорил:
— Имеете свой дом?
— Точно так-с…
— А сколько стоит?
— Да как сказать…
— Не отнимайте моего времени и говорите прямо!
— Две тысячи… нет, три.
— Так-с… А жалованье?
— Шестьдесят пять рублей семьдесят четыре копейки. Семья большая…
— Так-с… Семья большая, жалованье маленькое, а откуда же дом явился?
— Еще от родителей…
— Вздор!
— У других тоже дома: у надзирателя, у управителя, у лесного смотрителя, у плотинного…
— Значит, все вы воры… да. Ищите себе места… До свидания.
— Семья… ребятишки… не погубите… — бормотал несчастный, протягивая руки вперед.
— Корляков, кто следующий?..
— Слушаю-с.
Сыромолотов вышел из кабинета, пошатываясь, как пьяный. В его голове коротенькая сценка приема колесом вертелась. Куда?.. Следующим нумером был Очкин, который по лицу приятеля видел, что дело плохо. Он подтянулся, перекрестился и пошел в кабинет.