Выправился немного, конечно. Пробовал бежать — его ловили и возвращали в замок. Этот раз был четвертым. За полтора года в плену он успел забыть о своих магнитных камнях, отупел и стал мыслить категориями попроще: еда, питье, сон, тепло — холод, боль, жажда, голод, усталость. Иногда вспоминал жену, но тоже как-то тупо, плотски, — как вкусно она его кормила, как жарко топила печь, как мягко обнимала в постели. И, пытаясь бежать, Войта думал не о возвращении в Славлену, — он считал, что предал Славлену, когда в первый раз зажег солнечный камень для мрачуна, — он хотел домой, к Ладне и детям.
[1] Славлена — столица Северского государства и самый крупный его город (около 800 тысяч жителей). Впервые упомянута в письменных источниках в 316 году до н. э.с. как деревня из трех дворов на месте впадения реки Сажицы в Лудону. В 125 году до н. э.с., благодаря выгодному географическому положению, на месте деревни заложена крепость, которая стала центром объединения чудотворов. [Большой Северский энциклопедический словарь для старших школьников. Славлена: Издательство Славленского университета, 420 г. от н. э.с. С. 733.]
[2] Речь идет о так называемом энергетическом ударе чудотвора. В отличие от удара мрачуна это удар псевдомеханический, а не психологический, имеет близкую к пневматической природу. Неопасен для мрачунов, которые способны впитывать энергию чудотворов.
Глава 2
К утру рана разболелась еще сильней, а подняли Войту ни свет ни заря. Кормить чудотвора только за то, что он иногда зажигает солнечные камни на радость знатному мрачуну, было бы слишком расточительно, а потому каждый из невольников имел и дневные обязанности. Войта, как особо строптивый, работал в пекарне, в основном крутил тяжелый жернов, и топить печи тоже полагалось ему. Когда он будет спать, никого не интересовало, частенько после световых представлений господина Глаголена Войта отправлялся в пекарню не заходя в барак.
Понятно, раненая рука тоже была его и только его заботой… Над хлебопеками старшим стоял бедный (и очень дальний) родственник господина Глаголена по прозвищу Рыба, холуй по натуре, тварь подлая и, в отличие от лекаря, неленивая, несмотря на преклонный возраст.
— Давай, давай, Белоглазый! Шевелись быстрей! Тесто подходит, а печи холодные! Перестоит тесто — ты у меня схлопочешь!
Тетушка Сладка Рыбу не боялась — без нее бы в пекарне ничего, кроме горелых сухарей, не спекли бы. Она иногда заступалась за Войту и прикрывала его, когда он спал, — Рыба нашел бы ему работу быстро.
Печи Войта растопил, но дров больше не осталось — надо было и наносить, и распилить, и расколоть. Едрена мышь, одной рукой тяжеловато… Кровь из раны сильно пошла. Провозился долго, Рыба уже орал, что нужна мука…
— Да ты ослеп, старый хрен! — Тетушка Сладка выражений не выбирала. — Как он жернов будет крутить? И без того для битюга работа, не для человека! А парень без руки сегодня!
— Ты язык-то свой придержи! Мне до его руки дела нет, мне мука нужна. А будет плохо крутить — я силенок-то прибавлю, если ему вчерашнего мало было!
И Войта крутил, конечно, потому что вчерашнего ему вполне хватило. Не хорошо крутил и недолго: голова поехала сразу — если бы не держался за ворот, упал бы раньше.
Прибавить Войте силенок Рыбе не довелось — едва он собирался этим заняться, в пекарню явились два мрачуна посолидней и родством к господину Глаголену поближе: воевода замка и его брат.
— Белоглазого велено вести к хозяину, — вкрадчиво мурлыкнул воевода Рыбе, перехватывая того за руку с занесенным квасным веслом. — И тебе который раз говорить, что ты портишь имущество господина Глаголена?
— О то ж имущество! У меня этих весел…
— У тебя, может, и чудотворов много? Можешь с хозяином поделиться? — Воевода заржал. — Эй, Белоглазый! Вставай давай. Разлегся тут…
Войта начал потихоньку подниматься — голова сильно кружилась и слабость накатывала дрожью по всему телу, в коленях особенно сильная.
— А какого рожна у него из рукава кровища капает, а? — спросил воевода у Рыбы. — Как я его в башню поведу, а? Быссстро тряпку давай!
Рыба с готовностью протянул воеводе тряпку, которой обычно прихватывали противни, — засаленную и в саже.
— А че не половую-то? — Воевода поморщился. — Рушник давай.
Теперь поморщился Рыба и проворчал, что он рушники не рожает, но отдал, никуда не делся. Брат воеводы перетянул рану на плече у Войты прямо поверх рубахи, узелок завязал по-хорошему, за уголки, — опытного вояку сразу видно, отец Войты так же перевязывал раны.