Во мне нет ничего благоразумного,
И меня всегда будет томить и жечь
Всякий пустячок ненужный и утомительный.
И я смотрю на небо несудимое, безответное
И на воду, голубеющую, как бирюза,
И мне становится жалко всех имущих и торжествующих
И хочется предпринять путешествие кругосветное;
Идти, опираясь на палочку, куда глядят глаза,
Дальше от хохочущих, колющих, воюющих.
1915.
«Татарский конь горячится. Руку крепче жми…»
Татарский конь горячится. Руку крепче жми.
Юноша! Матерь свою не срами!
А в синем небе ручей журчит,
А в синем поле блестят мечи.
Послушай небо – там ручейки,
Послушай поле – там всадники.
На какого юношу взглянуть?
Куда острый меч повернуть?
Ах, не страшен, не страшен, не страшен
Квадрат поля, кровью окрашенный.
О, небо, небо! Всадник родной,
Где же твой щит стальной?
Юноша! Скажи: вот мой щит –
Сладость горьких унижений, обид.
Кирву. 1916.
«Татарская кровь, татарский рассадник…»
Татарская кровь, татарский рассадник.
О, Московия, Московия, Московия!
Вот мчится всадник, горячий всадник.
Дорогие, дорогие, дорогие,
Глядите, как отражен он
В другом всаднике, солнцем сожженном!
Тяжелые доски, запах сосны.
Князья захлебнулись от мутной волны.
Сосновые доски! Ах, то место не смоет дождь,
Где плясал разъяренный татарский вождь.
Глохнут уши. Слепнут глаза.
Плывет кораблем золотая Рязань.
Брат, брат, браг, не гневись, не казни,
Вот ладони мои, вот мои дни.
Спасите, спасите, спасите!
Спаситель, Спаситель, Спаситель!
Кирву. 1916.
«О горе, горе! Моря я не вижу…»
О горе, горе! Моря я не вижу.
О горе, горе! Я на берегу.
О горе, горе! Ближних ненавижу
И ближним о любви священной лгу.
Когда б я мог под градом испытаний
Прийти к Тебе и умереть с Тобой.
О горе, горе! Вот быстрее лани
Несется молодость к пустыне восковой.
О горе, горе! Ведь не хватит жизни,
Чтоб весь позор, всю мерзость искупить,
О горе, горе! – Возлюбил бы ближних,
Да не могу я ближних возлюбить!
1916.
«Господи! Отними от меня…»
Господи! Отними от меня
Этот подлый взор.
Если мало святого огня,
Увеличь костер!
Ты видишь – на ладони моей
Все пути мои.
С каждым часом гаже, хитрей
Жало любви.
Вот затылок белый, крутой,
И над ним мелькает нож.
Ах! От этой мысли больной
Никуда не уйдешь.
Вот двух глаз светлых, простых
Голубые огни.
Пальцем протыкаю их,
Наслаждаюсь звуком «Распни».
Ах! Ведь можно взять и уйти
В сумрак полей.
Господь! Все мои пути
На ладони Твоей.
Ярославль. 1916.
«Верный отшельник, целую пламень…»
Верный отшельник, целую пламень.
Ель, склонись, склонись!
Мое хозяйство: грибы, кремень,
Хижина в лесной лысине.
Отшельник, ель неземную целую.
Небесной росы капельки
Падают дождичком синим,
Дрожу, как испуганный кролик,
Телом больным и постылым.
Вязкий ветер бьет корой. Паруса, паруса!
Сердце, паутинь, паутинь!
Воскресни, воскресни, воскресни! В небеса
Душу больную кинь!
Отшельник, целую ель и пламень твоей руки.
«Если назначено царствовать – царствуй…»
Если назначено царствовать – царствуй,
Если назначено рабствовать – рабствуй.
Ах, синее, синее море мое!
Кружится, кружится горе мое!
Туман над лесом проплывает
И лес дождливый зашумел,
Молитва сердце прожигает,
А я молиться не умел.
О, рабство, рабство, мое синее море!
В Персии царство, или в синем просторе?
Голубь мой, голубь мой, голубь!
Все пронеслось, унеслось,
Осталась лишь синяя прорубь
Унижений, молитв и просьб.
На землю падаю без сил,
Христос, спаси, спаси, спаси!
1916.
«Прости за гордость, за глумленье…»
Прости за гордость, за глумленье,
За суетливую вражду.
Иду к Тебе в уничиженьи,
В печали пламенной иду.
И вижу небо над собою,
И вижу Гефсиманский сад,
И слышу, как над головою
Сухие ветки шелестят.