Большой стол с телефонами…
А вот и сам Президент.
В гостиной все притихли.
Каждый понял, что это и есть начало Момента Чрезвычайного Паблисити.
— Уважаемые земляне! — непривычно начал Президент голосом не то усталого, не то больного человека. Синхронный перевод, сохраняя модуляцию голоса президента, пошел на все страны мира. — Я обращаюсь к народам нашей планеты с важным заявлением… — Президент помедлил, словно еще раз что-то взвешивая, и произнес, глядя на телефонный аппарат: — Впрочем, было бы правильно рассматривать его как следствие вчерашнего Момента Чрезвычайного Паблисити…
Президент поднял трубку одного из аппаратов прямой видеотелефонной связи.
Щелчок — и сместились континенты.
В кабинете Президента как бы появился его далекий коллега.
— Добрый день… — сиплым голосом сказал старый Президент. — Надеюсь, мой звонок не отвлек вас от важных дел?
— О нет, сэр! Я ждал вашего звонка, — бодро улыбнулся другой Президент. — Что может быть важнее дела мира?
— Вчерашний диалог, — начал первый Президент, — имел, как вы сейчас убедитесь, благотворные последствия…
Старый Президент не сказал «вчерашний случай», хотя ведь именно самосожжение Гея вызвало вчерашний Момент Чрезвычайного Паблисити.
Гей отметил это с досадой.
Человек сгорел, выходит, напрасно.
О нем даже не вспомнили теперь.
А ведь он, возможно, еще жив…
— За минувшие часы я много думал о судьбе человечества, — продолжал старый Президент. — Хотя, разумеется, — поспешно добавил он, — я думал об этом и прежде, и не раз. Собственно, в заботе об этой проблеме я и видел свое главное предназначение…
— Нисколько не сомневаюсь в том! — заверил его другой Президент.
— И я принял исключительно важное решение, — старый Президент взял со стола листок бумаги, — которое мне и хотелось бы сейчас огласить…
Старый Президент шелестел бумагой. Руки его заметно тряслись. Еще бы! Момент был воистину исторический. Старый Президент понимал, что именно этот акт сделает имя его бессмертным. Ему поставят золотые памятники во всех странах мира.
— Я торжественно объявляю, что страна, правительство которой выпала мне честь возглавлять, бесповоротно встала на путь мира, и сегодняшним Первым Декретом мы ликвидируем все наши ядерные военные средства…
Алина опомнилась первой.
— Ура-а!.. — закричала она, пугая мужчин, метнулась к телевизору и убавила звук, считая, что теперь пойдет менее интересная часть выступления Президента, чисто техническая, с цифрами, умопомрачительными цифрами разных ядерных вооружений, которые теперь могут быть интересны только историкам. — Друзья мои! Настал тот самый момент, о котором все эти годы мечтал Бернар Бенсон!..
— Это кто еще такой? — сухо спросил Георгий, боясь, что за всеобщей праздничной суматохой о нем забудут раз и навсегда.
— Это бывший изобретатель оружия.
— Американец, что ли?
— Да.
— Понятно… Ну, так и о чем же он, интересно, мечтал?
— Он сконструировал Кнопку Разоружения. Это когда он уже принципиально не занимался изобретением оружия. И он мечтал о том, что наступит момент, когда все руководители стран соберутся вместе и нажмут эту символическую Кнопку Разоружения.
— У вас что, — спросил Георгий настороженно, — и эта самая кнопка небось уже есть?..
— Да, есть! — Алина сияла. Она держала в руках стеклянный сфероид, на котором выделялась красного цвета кнопка. — Бернар Бенсон был у меня в гостях… И он подарил мне это устройство.
— И вы хотите нажать?.. — спросил Георгий.
— Да, прямо сейчас!
— А можно мне? — Георгий сделал к ней мягкий шажок, будто ловил птичку.
— Ну, я, право, не знаю…
Георгий вдруг прыгнул вперед, поражая Гея такой прытью, и ловко нажал кнопку.
В сфероиде вспыхнуло пламя, раздался треск, будто перегорела гигантская лампочка.
— Это я нажал, это я нажал!.. — ликовал Георгий.
Из-под сфероида выползал буроватый, дурно пахнущий дым.
— Вы могли все испортить, — сказала Алина. — Кнопку Разоружения надо нажимать человеку с чистым сердцем и ясным умом… — Она подошла к Гею. — Попробуйте вы.
— А может, мы устроим жеребьевку? — спросил жалобно Георгий. — Давайте по старому доброму обычаю! В шапке! Кому достанется крестик — тому и нажимать…
— Я не уверена, — сказала Алина, — что по старому доброму обычаю не обойдется без шулерства. Ну, что же вы медлите в таком святом деле! — укорила она Гея.
От волнения покашляв в кулак, Гей медленно протянул к сфероиду руку, но, почувствовав под пальцем гладкую холодную кнопку, надавил ее плавно и твердо.
Вслед за вспышкой возникли звуки музыки:
Ave Maria Моцарта!..
А потом раздался звон колокола.
Никогда еще не было Гею так хорошо.
Ему казалось, что теперь он знает, с чего же все началось и чем все закончится.
Он чувствовал себя человеком.
Царем природы.
Существом, которое и в самом деле находится на вершине цивилизации.
В мире не будет больше войн, и миру не угрожала отныне война ядерная, последняя, самая катастрофическая воина человечества.
В мире была благодать, сказал себе Гей тоном пророка, который после этой библейской фразы становился безработным.
Светило ясное солнце.
И небо, следовательно, было голубое или каких-то других нежных акварельных, пастельных ли тонов, еще не взятых в обиход современными борзописцами.
И пели, естественно, птицы.
Для полноты набора штампов.
Что за идиллия без птиц?
Кстати, голоса птиц возникали в унисон музыке, звуки которой шли из глубины дома, где танцы, меняя свой ритм, становились движением жизни.
А может, эта музыка рождалась как отзвуки земной жизни, самыми громкими из которых были не взрывы бомб, а голоса птиц?
— Пусть каждый представит себе свою любимую птицу — соловья, воробья, а может, и ворону.
Впрочем, соловью уже поздно было появляться — начало октября, осень. Хотя это и Братислава. Благословенный город. И дело происходило в одном из лучших мест Словакии, а может, и Европы — близ старинного Града, на вершине горы, под которой были Фиалковая долина и Дунай, а за Дунаем — опереточная дивная Австрия.
В белом смокинге, взятом напрокат в гардеробе прежнего мужа Алины, он стоял теперь на балконе роскошной виллы, которая, как сказала Алина, может стать и его домом, блаженно щурился на солнце, ловил голоса птиц и старался представить себе, что делают австрийцы на той стороне Дуная.
Наверно, тоже блаженствуют.
По случаю Всеобщего Вечного Мира на Земле.
По случаю повсеместного утверждения Братства, Равенства и Свободы.
Гей видел сверху, как пограничники, отложив автоматы, сидели с удочками на берегу Дуная.
Наверное, они уже слышали приказ о Всеобщей Мировой Демобилизации, но, прежде чем сдать оружие, снять форму и разъехаться по домам, они решили провести коллективный уик-энд на берегу реки, которую теперь не нужно было охранять.
Получалось нечто вроде расширенной выездной планерки.
Из Фиалковой долины тянуло запахом фиалок.
Какие же еще запахи могут исходить из Фиалковой долины?
Ах, да! Вот там, чуть в сторонке, где был пологий склон, старый словак сжигал старые ветви виноградника. Стало быть, временами оттуда тянуло терпким запахом дыма.
Гею в какой-то миг показалось, что человек развел огонь у своих ног.
И сам подкладывал хворост в костер.
Как та сумасшедшая старуха, которая верила, что Жанна д'Арк — колдунья.
Гей тотчас вспомнил самосожжение Гея…
Но нет!
Этот акт был бы сегодня уже бессмысленным.
Неуместным, ненужным.
Человечество наконец обрело свою сущность.
Человек теперь будет жить во имя жизни.
И Разум во имя Разума.
И Добро во имя Добра.
Добро и Разум.
Господи, а что еще человеку нужно?