Гей сел к столу и долго был неподвижен, глядя на странички письма в желтом круге света от настольной лампы.
Но он видел нечто такое, чего не было в этом письме, адресованном Алине.
Итак, человек сжег себя.
Как говорят и пишут, ушел из жизни.
Чтобы миллионы других людей продолжали существовать.
В сущности, этот человек мог бы еще жить и жить, ничто ему пока не угрожало, а если бы однажды, далеко не в прекрасный момент, он сгорел бы в ядерном, пепле вместе с миллионами других людей, то это было бы для него куда менее мучительно.
Может быть, он сгорел бы во сне, даже не успев открыть глаза.
Лежал человек в постели, возможно, и не спал вовсе, не видел какие-то тревожные сновидения, от которых даже у спящего болит сердце, а, напротив, бодрствовал, занимался любовью с любимой женщиной и в безмятежном, расслабленном, счастливейшем, как говорят и пишут, состоянии, откинувшись на руку любимой, вдруг перестал существовать, моментально испарился в полном смысле этого слова, даже не успев осознать, что над ночным спящим городом взорвалась ядерная бомба.
Может, он и успел бы отметить ярчайшую небесную вспышку, пробившую плотные шторы, но ни догадаться, что это ядерный взрыв, ни почувствовать, что в мгновение ока стал слепым, ни ужаснуться тому, что радиация уже обрекла его на гибель, человек никак не успел бы.
Потому что в следующий миг адское пекло, хлынувшее с небес на землю, превратило его в невидимые атомы и молекулы.
Ничто не исчезает бесследно, учат нас великие законы физики, а только переходит из одних видов материи в другие.
Сначала, еще до царя Гороха, появилась материя в виде человека.
Точнее, если быть последовательным в полном соответствии с миром природы, то надо сказать, что материя в виде человека появилась далеко не сразу.
Тут можно было бы долго рассуждать об эволюции, особо остановившись на отряде приматов, то есть обезьян.
Которые до атомной бомбы, естественно, не додумались.
Потому что обезьяны знать не знали и ведать не ведали о великих законах физики, точнее, о политике.
И вот когда эта самая эволюция, помноженная на цивилизацию, достигла своих вершин, когда человек вроде бы перестал быть обезьяной и постиг наконец-то разные великие законы, став богом и царем над самим собой, он вдруг начал творить элементарное беззаконие, овладев самой непостижимой и самой разрушительной материей — ядерной бомбой.
Которая должна перевести материю человека в другой вид, тоже непостижимый, хотя и как будто изначальный. В атомы и молекулы. Такие дела.
Стало быть, круг замыкается.
С чего природа начала, тем и заканчивает, норовя превратить цветущую в результате эволюции Землю — как говорят и пишут — в покрытую пеплом безжизненную планету вроде Луны.
Веселенькая метаморфоза!
Человек только что дал жизнь плоти, новому человеку от желанной женщины, может быть, даже успел осознать это историческое, как знать, событие, момент зачатия будущего гения — музыканта, художника, изобретателя, и тотчас перешел в своеобразное состояние, в неведомый род материи, превратился в некие атомы и молекулы, компанию которым составили другие неосязаемые атомы и молекулы, только что имевшие облик прелестной женщины, которая приняла в себя семя новой жизни.
Ум отказывался воспринимать этот закономерный переход одних видов материи в другие.
Лучше и не ведать об этом чудесном явлении физики.
И впрямь сатанинская расправа над человеком, даже над тем, который еще не стал и младенцем, а был во чреве матери в зачаточном состоянии.
Нет, пожалуй, даже сатана, рогатый, хвостатый черт, самое коварное и жестокое в мире природы, познанной и непознанной, даже дьявол из преисподней выглядит милосерднее, чем Президент Великой Страны, который считает возможным из чувства мести отдать приказ о ядерной бомбежке другой страны.
Гей подошел к окну и глянул на церковь, где он был на венчании.
В лунном свете мерцал ее крест. Раздался звон колокола.
Показалось ли ему, что шатенка в розовом на Алину была похожа, или это и в самом деле так?..
Они с Алиной конечно же не венчались.
Да и были, ясное дело, неверующими.
Зато старый воинствующий Президент ходил в церковь как образцовый прихожанин.
Ага, усмехнулся Гей, может быть, атомы и молекулы, в которые человек превращается с помощью ядерного взрыва, это всего-навсего новый, неведомый ранее даже богу вид человеческой души, которая испокон века отлетала от бренного тела, безмятежно помахивая крылышками?
Предельно компактная форма, ничего не скажешь.
И никаких транспортных проблем при так называемом переселении душ.
Кроме того, модная ныне гипотеза о повторяемости, чрезвычайно обнадеживающая, что и говорить, становится как бы аксиомой.
Более того, возникает уникальная возможность заменить произвольную повторяемость, цикличность которой, наверно, растягивается на века, прогрессивной поточной технологией повторяемости принудительной с помощью соответствующих сугубо материалистических, отнюдь не метафизических сил.
Причем будто ненароком слегка сортируются, перемешиваются если уж не атомы, то молекулы во всяком случае, и повторение индивида, оставаясь как бы природным даром, становится строго контролируемым и, соответственно, планируемым процессом.
О чем давно мечтали лучшие умы человечества.
Но куда при этом денется все то, спросил себя Гей, что составляет сейчас в нашей жизни ее сущность?
Надежда и отчаяние.
Вера и неверие.
Радость и горе.
Совесть и бесстыдство.
Мужество и трусость.
Милосердие и жестокость.
Честь и бесчестие.
Любовь и измена.
Правда и ложь…
Боже мой, прошептал Гей, неужели бесследно канет все то, что было в моей жизни, и снова повторится все то, что было в моей жизни?
Собственно говоря, тревожно ему было всегда.
Хотя иной раз Гей не отдавал себе отчета, почему именно было ему тревожно.
Когда в минуту откровения он сказал об этом Алине, она вздохнула и, помолчав, посоветовала ему поменьше думать о том, о чем думать бессмысленно.
— Например, о чем? — уточнил Гей.
Он смотрел, как Юрик и Гошка едят яичницу. Гошке повезло. Из-за аварии, в которую попали Гей, Юрик и Алина, когда ездили на своей машине к нему в часть, Гошку отпустили домой на одни сутки. И вот он ест яичницу.
— Так о чем бессмысленно думать? — повторил Гей.
— Ну, например, о войне. — Алина была серьезна, она гладила Гошке гимнастерку на краю кухонного стола, сдвинув посуду к тому краю, где сидел Гей.
— Даже о ядерной? — удивился он.
— Даже о ядерной.
— Но как же об этом не думать, если ты знаешь, умом своим понимаешь, что через каких-то полчаса от всего этого… — он посмотрел сначала на Юрика и Гошку, потом обвел взглядом стены кухни, которая была частью их семейной крепости, как говорят англичане, хотя и весьма тесной, малометражной, затем Гей уставился в окно, где цвели три липы, в чьих кронах чирикали воробьи. — От всего этого не останется и следа через каких-то полчаса!
Гей в ужасе посмотрел на Алину.
— Через шесть минут, — сказала она, переворачивая гимнастерку.
— Через шесть?! Откуда ты взяла?!
— Из газет. Официальная информация. — Алина, казалось, была невозмутима. — Первые «Першинги» уже стоят в Европе на старте.
Это она говорит ему… Да ведь сколько раз Гей укорял Алину за то, что она порой не читает газет!
Гошка хмыкнул, сочувственно глядя на отца.
Отставив утюг, Алина ушла в прихожую и тотчас вернулась с газетой.
— Это что — свежая?
Гей смотрел на Алину с недоверием.