— А я поеду в Гринем Коммон, в палаточный лагерь мира, чтобы бороться против размещения американских ракет на земле Англии!
— Я буду бороться за создание безъядерной зоны на Севере Европы, в Скандинавии!..
Мээн, приложив лист бумаги к спине Гея, торопливо записывал: кто, куда, с какой целью…
— Товарищи! — сказал он под конец. — Вот мы и нашли истину. Высказались все…
— Кроме Гея, — промолвил кто-то, и Гею показалось, что это Георгий.
Давненько не давал о себе знать…
Но откуда он здесь? — растерялся Гей.
— А ну-ка, Гей, скажи! — уже и напирал Георгий.
— Да, — сказал Мээн, — ты у нас остался последним… С кого не сняли маску…
— Чтобы снять маски, — загорячился Гей, не спуская взгляда с Георгия, — надо отменить, по крайней мере, капитализм!
— Да ладно тебе… — поморщился Мээн. — Давай без демагогии…
— Причина всего — бездуховность! — сказал Гей.
— Чего — всего?
— А всего! И внутривидовой борьбы, и мировых войн — тоже!
— Значит, бездуховность — явление не только социальное, но и политическое?
— Да!
— Ну и… что же теперь делать?
— Прежде всего, надо помешать уничтожению рода людского. В современном мире это главная обязанность каждого человека, имеющего хоть какое-то воздействие на общественную мысль.
— Хм, красиво говоришь…
— Это сказал не я.
— А кто же?
— Макс Фриш.
— Опять этот твой Макс Фриш! Посмотреть бы хоть на него…
— Я здесь!
Вперед выдвинулся человек лет сорока в больших роговых очках и с трубкой, правда, незажженной.
Гей знал, что Максу Фришу, год рождения тысяча девятьсот одиннадцатый, Цюрих, Швейцария, было семьдесят четыре года.
— Это не вы! — сказал Гей.
— Это как раз я, — с улыбкой сказал Макс Фриш. — И я в свою очередь хочу прочитать вам одну притчу. Ее написала наша несравненная Алина!
— Вот как? — удивился Мээн. — Почему же она сама не прочитает?
— Это понятно, — сказал Гей. — Магия авторитета, имени.
— Так вот… — Макс Фриш прищурился. — Человек представляет себе так… В одном углу леса жили да были звери, самые разные, и сначала они жили как все другие лесные звери, но потом вдруг выискался один коварный жестокий зверь в этом углу и стал вести себя… м-м-м… не совсем хорошо по отношению к другим зверям своего лесного угла, и в том углу леса наступило лютое время!.. Соседи этих зверей, из других углов звери, даже знаться с ними перестали. Но вот сменилось время, и этого нехорошего зверя не стало, и потомки его вроде бы мирные были звери, а все же соседи с недоверием к ним относились. Более того, страх у них остался и укрепился, усилился даже, потому что потомки того нехорошего зверя хотели бы установить свои порядки во всех углах леса, говоря, что порядки эти — самые хорошие, а те, нехорошие, которые были у их предка, это все в прошлом, об этом и вспоминать но надо. И лес ощетинился! Разбились звери на два лагеря: на Тех и на Других… И каждый стал разводить ядовитых змей — ползающих, летающих и ныряющих, — таких змей, что, если их выпустить на волю, они могли в одночасье уничтожить и Тех и Других, да и лес бы сожрали, всю траву, все цветы, и воду бы отравили своим ядом, и воздух — до того ядовитые были. Такие дела… — Макс Фриш вздохнул. — А на вершине самой высокой горы денно и нощно заседал Вселесной Комитет Зверей по Разозмеиванию, и все звери с надеждой глядели на эту вершину — кроме одного, Самого Главного Зверя, который объявил Крестовый Поход против Других Зверей, полагая, что в Змеиной Войне можно уцелеть, спрятавшись глубоко под землей. О том, как потом выбираться из-под земли в белый свет, который уже не будет белым, потому что его отравят змеи, этот Самый Главный Зверь, как видно, не думал…
— Ну, все ясно! — сказал Мээн. — Регламент.
Макс Фриш с недоумением посмотрел на председателя:
— Разве это имеет значение, когда речь идет о корневых причинах войны, как, впрочем, и других социальных, политических, бедствий, в том числе и бездуховности?
Мээн посмотрел на Гея:
— Ты не считаешь, что эта тема уже выходит за рамки диспута?
— Во всяком случае, все это в пределах политического романа, — сказал Гей.
Гарри поднял руку:
— У меня вопрос! Коварный жестокий зверь — это. конечно, Трумэн? Ведь именно Трумэн отдал приказ об атомной бомбардировке Японии!
— В этой роли хорош был бы и Черчилль!
— А Гитлер, Гитлер?! Вот кто самый коварный жестокий зверь!
— А можно, я назову по имени прототип Самого Главного Зверя? — спросила Мария.
— Да, я тоже его узнала, — сказала Алиса.
— Это, конечно..? — спросил Гарри.
— Да, фигура типичная, — сказал Грей де Гриньон.
— Какой гротеск! — восхитился Гивл Кристл.
— При чем здесь гротеск? — возмутилась Алина. — Все абсолютно реально!
— Но разве в образе Самого Главного Зверя не может быть современная женщина? — язвительно спросил Геофил Норт.
Их голоса слились в нестройный хор.
— Товарищи, дамы энд господа! — заволновался Мээн. — Прошу соблюдать порядок!
— Тем более, — сказал Гей, — что Макс Фриш еще не закончил.
— Да, меня перебили. Ведь я совсем не так хотел закончить свою притчу… — Он сунул незажженную трубку в рот и как бы сделал две-три затяжки. — Концовка притчи внушает нам надежду. Дело в том, что совсем недавно в мире появилась новая реальная сила, которая может остановить регресс и бездуховность.
Мээн открыл было рот, но Гей опередил его.
— Тут можно многое процитировать, — сказал он, — причем все соответствует моменту, то есть внушает надежду на новую реальную силу, которая остановит регресс и бездуховность. Но я процитирую только вот это место…
Советский Союз, его друзья и союзники, да, собственно, и все другие государства, стоящие на позициях мира и мирного сотрудничества, не признают права какого-либо государства или группы государств на верховенство и навязывание своей воли остальным странам и народам.
— Именно этот мудрый тезис я и имел в виду в концовке своей притчи! — воскликнул Макс Фриш.
— Ну что ж, — сказал Мээн, — в таком случае наш симпозиум завершил свою работу весьма и весьма успешно. И я предложил бы, товарищи, взять за основу нашей резолюции, которую мы конечно же примем по традиции, слова этой цитаты.
Все государства, стоящие на позициях мира… ну и так далее.
И тут раздался взрыв оглушительный.
Прямо над ними.
Мээн рухнул на колени.
Кто-то из женщин испуганно вскрикнул…
Рев самолета в тумане возник. А может, подумал Гей, так подлетает ракета. «Першинг» там или какая другая.
— Смотрите! Смотрите!.. — Алина держала в руках портативный телевизор. Не то «Юность», не то «Сони». — Это же ядерная война!..
И Гей вспомнил о приказе президента Рейгана.
Он подошел ближе. На экране была Хиросима. Нагасаки, Или какой-то третий город?..
Съемка была замедленная.
Чудовищной силы смерч, который возник после взрыва ядерной головки, сметал на своем пути все — здания, деревья, машины…
Сметал и сжигал.
Сжигал и сметал.
И оставался только пепел.
Крупным планом успели снять машину. В ней было четыре человека. Семья. А потом все испарились. Вместе со стеклом и резиной. Температура плавления железа выше температуры сгорания человеческого тела. Но в следующее мгновение сгорел и железный остов машины…
Сердце Америки. Колосящиеся пшеницей поля Канзаса. Город Лоуренс с 50-тысячным населением. Обычный, ничем не примечательный день. Спешит к своим пациентам врач-кардиолог Расселл Оукс. Семья фермеров Далбергов готовится к свадьбе 19-летней дочери Дениз. Дети бегут в школу. Женщина готовится к родам.
Но все тревожнее звучат теле- и радиосообщения. За каких-то несколько часов Вашингтон развязывает в Европе «ограниченную» ядерную войну.