— Это Синяя Борода!
Потом Димка ткнул ногой в кучу старой обуви и сказал мне:
— А вот тебе, Алик, и пергамент.
Мы стали рассматривать старую обувь — кожа на ней ссохлась, сморщилась и потрескалась.
— Не годится! — сказал Петька. — Давай кожу поновее. Вон у тебя сколько богатства.
— Ишь ты, какой прыткий на чужое добро! — разозлился Димка.
— Ну и оставайся со своим добром, буржуй! — сказал Санька. — Пошли, ребята, к моему отцу, у него скорее раздобудем!
Димка даже не обиделся на его слова. Ему всё как с гуся вода. Запер на замок свой склад и побежал за нами, будто и не его буржуем назвали.
У Саньки дома совсем иначе. Вещей мало, зато свету много, а по стенам развешаны картины. А на картинах — то лес, то поле, то речка. Эти картины рисовал Санькин отец, дядя Степан. Но дядя Степан не художник. Он работает закройщиком на обувной фабрике. Сейчас дядя Степан сидит у окна на скамеечке и натирает воском толстую нитку — дратву. Солнце светит во всё окошко, и от солнца затылок у Санькиного отца будто вспыхивает искорками. У всех Звягинцевых головы рыжие и круглые, как подсолнухи. И у Саньки тоже.
— Здорово, хлопцы! — сказал дядя Степан. — А ну, Василёк, примерь валенок, не жмёт ли.
Василёк, сопя, обулся, постучал ногой об ногу:
— Не жмут. Только жарко.
— Ничего. Летом не вспотеешь — зимой не согреешься.
Рядом с дядей Степаном стоит ящик, а в нём много разноцветных лоскутков, только не матерчатых, а кожаных.
Санька начал рыться в ящике и показывать мне эти лоскутки.
— Не балуй! — прикрикнул на него отец.
— А нам для дела, дядя Степан, — сказал Димка, — нам для летописи. Знаете, что такое летопись?
И пошёл расписывать. С его слов получилось, что нам без летописи нельзя и дня прожить! Дядя Степан слушал Димкины россказни, а сам натирал воском дратву, — вскоре она заблестела, как лакированная.
— Лоскутков мне не жалко, — сказал дядя Степан, — только вот вас жалко! Живёте в век космоса, коммунизм собираетесь строить, а писать об этом хотите гусиными перьями, да ещё на телячьей коже. Совсем как дикари! А я бы иначе сделал. Взял бы самую наилучшую бумагу и писал бы на ней самым наиновейшим пером. Вот это была бы настоящая летопись! Ну-ка, Василёк, принеси альбом, который я тебе подарил.
Василёк ушёл в другую комнату и принёс альбом. Это и правда был всем альбомам альбом: бумага гладкая, блестящая, а обложка голубая, с тиснёным спутником на уголке.
— Вот это была бы летопись! Как ты думаешь, Василёк?
Василёк засопел и жалобно заморгал глазами.
— Ну конечно, мы этот альбом не имеем права брать, — добавил дядя Степан, — но для летописи он очень подошёл бы. А Василёк нарисовал бы на первой странице, каким будет наш двор при коммунизме.
— Ладно, я нарисую! — пообещал Василёк.
— Ну, вот и договорились. А теперь тащи, Санька, краски. Надо, чтобы всем было ясно, что это не просто альбом, а документ. Летопись!
Дядя Степан обмакнул кисточку в синюю краску и крупными буквами написал:
ЛЕТОПИСЬ НАШЕГО ДВОРА
А потом спросил:
— Кто же из вас летописец?
— Алик! — в один голос сказали ребята.
И дядя Степан протянул альбом мне.
Значит, с сегодняшнего дня я уже летописец!
Глава 8. Без девчонок не обойтись
Сегодня у нас санитарный день.
Санька вызвался раздобыть всё для уборки. Он притащил метлу, совок и старую рубаху, которую мы тут же превратили в тряпку.
Работа закипела.
Паукам пришёл конец. Срываясь с паутины, они падали на пол и уползали в щели. В лучах солнца искрящимися столбами поднялась пыль. От неё даже мои чёрные волосы сделались пепельными. Правда, в этот момент нас ещё можно было узнать. Но, когда мы принялись за уборку нашего штаба, мы потеряли всякое сходство с самими собой. Мы трудились часа два, но лишь разукрасили себя, стены и пол грязными подтёками. Жалким выглядел наш штаб. Димка не умел обращаться с тряпкой, он долго тёр пол, но, убедившись, что от этого нет никакого толку, швырнул тряпку в угол и заявил:
— Нам нужна женщина.
Мы ушам своим не поверили! Но Димка по-прежнему твердил:
— Без девчонок не обойтись. Великий драматург Шекспир говорил, что женское влияние облагораживает.
Скажи он это двумя часами раньше, мы подняли бы его на смех, но теперь нам было не до того.
Упорствовал только Санька Звягинцев. У него были две сестрёнки, которые уехали на лето в лагерь. За зиму они ему надоели. И он не видел в них ничего облагораживающего. Им всегда доставалось больше конфет, потому что они принадлежали к слабому полу (будто сильному полу сласти вредны!).