Перемена тона дебатов была столь тонкой и плавной, что Мартин едва не пропустил ее. Каким-то образом, тема диалога постепенно сместилась с целесообразности проекта на его неизбежность. Сторонники начали говорить “когда” вместо “если”, все чаще упоминая общественное мнение, которое нельзя игнорировать. Противники мало-помалу перешли от принципиального противодействия новой идее к мелким придиркам и попыткам выцарапать себе хоть какие-то уступки.
Мартин особенно внимательно следил за женщинами. Он заметил, как несколько из них смотрят только на него, в том числе и мэр. Казалось, будто на уме у них что угодно, только не муниципальное управление.
Одна из них, трижды переизбиравшаяся опытная участница политической жизни города, строгая женщина лет тридцати пяти, была заметно обеспокоена и встревожена.
- Я… я не согласна с этим проектом, - пожаловалась она, - Но я не знаю, что еще остается делать. Народ высказал свою волю. А когда люди четко и ясно чего-то захотели, им никак нельзя помешать. Можно пытаться оказать сопротивление, какое-то время не поддаваться, но все бесполезно. В конечном итоге, они всегда получат то, что хотят. Нет смысла сопротивляться. Никакой пользы. Чем сильнее сопротивляешься, тем скорее понимаешь, что победить нельзя, и гораздо легче просто поддаться и не бороться больше, и смиренно принять волю народа, но тут возникает чувство вины… за свою капитуляцию… но это даже облегчение, в каком-то смысле - не бороться более с волной, которую ты никогда не остановишь, ведь гораздо лучше сдаться, и… и… подчиниться… выполнить его волю, и… подчиниться… Из-звините, мне надо выйти на минуту!
Она стремительно вскочила из-за стола, опрокинув свой стул. Ее лицо заливал румянец. Она быстро покинула зал и вернулась лишь через пятнадцать минут.
Другая коллега Мартина по совету, ухоженная, элегантная сорокалетняя женщина в темном платье, то и дело поправляла прическу и ерзала на стуле. Она следила за Мартином, не обращая никакого внимания на дискуссию. В ее взгляде сквозило умоляюще-покорное выражение, как у скромной школьницы, которая тщетно упрашивает своего нахального парня не стягивать с нее трусики третий раз за день.
На другом конце стола, стильно-одетая дама, представлявшая участок №9, богатейший район города, кусала губы, теребя жемчужные бусы на шее. Она прервала выступление другого депутата заявлением о том, что они все должны выполнять пожелания публики.
- Мы - слуги народа! - вымолвила она, - Мы служим народу. Мы обязаны делать то, чего хочет народ, согласны мы с этим или нет. Мы были избраны для служения народу этого города. Мы повинуемся ему. Мы слуги. Мы подчиняемся. Мы слуги. Слуги. - каждый раз произнося это слово, она слегка вздрагивала, блаженно прикрывая глаза. Кажется, с ее уст даже сорвался тихий стон.
Рядом с тяжело-дышащей “слугой народа” сидел старик Реджинальд Фаркапп, который, похоже, не мог отвести глаз от форм то и дело проходившей мимо него Саммер. Даже ни разу не пытался выступить с речью. Заметив это, Мартин отправил девушку прямо к нему с запиской. Глаза пожилого депутата неотрывно следили за стройными ножками приближавшейся ассистентки. Она наклонилась над столом, чтобы положить запечатанную записку. Ее длинные волосы коснулись его лица.
Записка была довольно короткой. “Нужна временная ассистентка? Могу ее вам одолжить, если у вас есть потребность.” Мартин буквально ощутил, как у старичка едва пар из ушей не повалил.
Тем временем, за столом все больше и больше голосов звучало в поддержку проекта Мартина, по тем или иным причинам. Мартин ощущал колоссальный прилив сил и энергии. Он чувствовал себя как генерал, управляющий с холма своими войсками, подавляющими врага натиском, убеждением и сексапилом.
Последний оплот сопротивления составили несколько депутатов. Их лидер, Хаксли Смит, был ветераном законодательных баталий и прожженным старым интриганом. Именно он пытался снять временный запрет на строительство вокруг парка полгода назад. Смита не интересовало ничего кроме экономических показателей. Любые аргументы за сохранение парка он насмешливо отметал, подвергая жесткой критике и саркастичным издевкам.
Мартин решил, что пришла пора вмешаться лично.
- Хаксли, - произнес он, когда его коллега взял паузу, - Я не уверен, что ты полностью понимаешь всю значимость этого решения в долгосрочной перспективе, - все глаза в зале обратились к нему. Одна его рука оставалась в кармане, сжимая амулет, - Я согласен, что эта мера ущемляет интересы строительных компаний. И готов согласиться, что увеличение дохода от транспорта никогда не покроет сокращения налоговых поступлений. Однако, не считаешь ли ты, что мы сейчас столкнулись с уникальной возможностью? Мы, как законодатели, можем одновременно защитить важный объект общественного достояния, и усовершенствовать городскую инфраструктуру, и все это с минимальной нагрузкой на налогоплательщиков.
Он взял театральную паузу.
- Просто задумайся на мгновение. Хочешь ли ты, войти в историю, как человек, который не дал всему этому осуществиться?
Мартин вгляделся в лицо оппонента. Ему было известно, что Смит блестяще умел читать между строк и понимать намеки. Кальпурния Скотт следила за диалогом со своего места. Одного слова от Мартина достаточно, чтобы его противник был выставлен в самом черном свете в ее статьях, или хуже того, окружен полным молчанием. А может быть, и не только в одной газете. Мартин заметил, как коллега Калли из другого печатного издания увлеченно беседовала с ней, внимательно выслушивая, как репортерша в миниюбке ей что-то объясняла.
Мартин был практически на сто процентов уверен, что его влияния на совет хватило бы для превращения Смита в изгоя. Он мог бы саботировать работу офиса оппонента, или с легкостью соблазнить какую-нибудь молоденькую практикантку, сделав ее своим агентом во вражеском стане. Он мог убедить спонсоров Хаксли обрезать ему финансирование. Да мало ли существовало способов… Госпожа мэр наблюдала за их беседой с отсутствующим выражением на лице. Ее веки были полуприкрыты, одна рука скрылась под столом. Мартин был убежден, что и ее сможет подчинить своей воле при желании. Чистая, неограниченная власть пульсировала в его венах, опьяняя разум.
Хаксли Смит несколько мучительно-долгих мгновений ничего не говорил. Наконец, опустив взгляд, он произнес:
- Нет. Я не хочу так войти в историю.
В дальнем конце зала распахнулась дверь. Женщина, которая столь внезапно покинула помещение минут пятнадцать назад, наконец вернулась. Она выглядела гораздо более спокойной. Ее блузка была помята и криво застегнута. Она улыбнулась Мартину, заняв свое место.
Мартин повернулся к мэру.
- Мадам, думаю, что мы готовы голосовать.
Женщина вздрогнула, будто приходя в себя.
- Мммм? Что? - спросила она, оглядываясь, - Ах да, голосовать. Объявляю голосование открытым. Голосующие за - поднимите руки.
Голосовавших против не оказалось.
========== Эпилог ==========
После заседания, Мартин и три его длинноногие сотрудницы вернулись в штаб-квартиру, чтобы отметить победу. Предчувствуя успех, Джоан заранее заказала целый ящик шампанского. В офис также заехали несколько коллег Мартина и сторонников из числа гражданских активистов. Даже сама госпожа мэр нанесла краткий визит. Она пообещала немедленно привести в исполнение принятый законопроект.
Позднее, когда все доброжелатели удалились, Мартин и его команда уединились в депутатском личном кабинете для частного торжества. Известного также под названием “оргия”. Все были изрядно навеселе от выпитого шампанского. Все девушки хотели поцеловать Мартина. Но начав целоваться, остановиться никто уже не мог и не хотел.