Высшие сферы Российского общества были пропитаны уксусом и желчью вражды, честолюбия, корысти. Люди в шитых золотом мундирах искали новых средств для достижения амбициозных целей. Их взоры всё чаще обращались в сторону хмурых и фанатичных разрушителей всякого рода – революционеров, «бомбистов», вождей зарождающихся криминальных кланов. Неудивительно поэтому, что крупнейшим революционным потрясениям 1905-го и 1917 годов предшествовала сильнейшая раскачка общества сверху. В этом деле высшей имперской бюрократии активно помогали её соперники-союзники —
Словосочетание «бубновый туз» в приложении к дореволюционной России помимо прямого смысла может иметь два переносных значения. В каторжных тюрьмах на бушлаты заключённых, особо опасных преступников, нашивались красные ромбы – на спину и на грудь – чтобы конвоирам удобнее было целиться в случае попытки побега. Такие нашивки, а также их матёрые носители, не без иронии именовались «бубновыми тузами». Но тузами, и, несомненно, звонкой бубновой масти, называли также преуспевающих дельцов, новых русских богачей, промышленников, капиталистов, банкиров и биржевых спекулянтов – тех, кто успел нажить пресловутый «миллион», сделавшийся символом эпохи.
В перестроечное и постсоветское время сложилась традиция изображать деятелей первого русского капитализма в идиллических тонах: они-де и патриоты, и прогрессисты, и меценаты, и для рабочих своих – отцы родные. Рискнём разочаровать читателя: капиталисты сто лет назад мало отличались от тех, которых породила бандитская «прихватизация» 1990-х. Благотворительность и просветительство, конечно же, подавались к их столу «на сладкое», но в основе своей это была публика жестокая, алчная, авантюристичная и крайне беспринципная. В представлении российских фабрикантов, заводчиков и банковских воротил, цель оправдывала любые средства. Беззаконие было в этой среде явлением обычным, хотя и тщательно скрываемым под личиной солидного благообразия.
По своему составу и происхождению «бубновые тузы» – народ чрезвычайно пёстрый. В поэме «Современники» Николай Алексеевич Некрасов так описывает эту пестроту:
Некрасову можно верить: он был вхож в эти круги. Его описания подтверждаются документальными источниками. Согласно переписи 1869 года, в Петербурге всего насчитывалось 8732 предпринимателя. Из них в мещанском и ремесленном сословии числились 3054 человека, в крестьянском сословии – 2756 человек, иностранцев – 1081 человек, и лишь четвёртое место занимали купцы и почётные граждане – 713 человек. Дворян в этой компании не много: 162 человека, около 2 %. Впрочем, таким же был процент дворян в общем составе населения России. В капиталистическую деятельность удачно вписались русские женщины: в 1869 году прекрасный пол составлял около 12 %, а к 1900 году – более четверти общего количества столичных предпринимателей.