— Если хочешь... но это серьезнее, правда! О, я не могу этого выразить, но чувствую, что у бедного старенького папы было достаточно неприятностей, когда он был жив, и мы должны хотя бы отчасти компенсировать ему это теперь, когда он умер, если сможем остановить отвратительные пересуды людей насчет него. Я имею в виду, как-то защитить его имя, понимаешь? Тебе это кажется не таким уж важным, да?
— Да.
— Что ж, ничем не могу помочь. Я и не надеялась, что ты поймешь. Видишь ли, на самом деле я любила отца, только он никогда не давал мне возможности проявить свою любовь, а ты, на мой взгляд, по-настоящему ненавидел его, и тебе даже не приходило в голову скрывать свою ненависть. Вот, собственно, и вся разница между нами.
— Я не согласен с тобой, — возразил Стефан. — То есть что касается ненависти к отцу. Ты не имеешь права так говорить.
— Извини, Стефан. Я не хотела задеть твои чувства.
— Никаких чувств у меня нет. Согласен, я не ладил с отцом, но не больше, чем ты. Кажется, мы просто не умеем находить общий язык с нашими стариками. Возьми, например, дядю Артура.
— Дядя Артур не в счет. Он был ненормальным. Его завещание только доказывает это. А папа другое дело. Он изо всех сил старался для нас, но у него всегда это выходило как против шерсти. И дело не только в нас. Казалось, он испытывал что-то вроде неприязни к жизни.
— Вот именно. Именно это и выяснило жюри, ведь так?
— Но он никогда не пытался спрятаться от жизни — вот в чем дело. И чем меньше нам удавалось сделать его счастливым, когда он был жив, тем больше наш долг...
— Сделать его счастливым сейчас, когда он умер? — не удержавшись от усталого зевка, подсказал Стефан. — Извини, Анна, но твоя теория загробного возмещения горестей не кажется мне привлекательной. Лично я считаю, что, если вообще отец сознавал, что с ним происходит, он скорее обрадовался бы умереть, как бы он не умер... К счастью, не имеет большого значения, кто из нас прав.
— Да, наверное, не имеет. Хотя я бы предпочла, чтобы мы с тобой одинаково смотрели на вещи. Это многое бы упростило.
— Милая моя сестренка, хоть однажды постарайся быть практичной. Мы же с тобой хотим одного и того же, разве не так?
— Да. С моим стремлением очистить память отца и с твоим твердым решением не упустить свой главный шанс мы должны составить довольно крепкую команду. Не считая Мартина.
— Да, конечно, — небрежно сказал Стефан. — Я и забыл о нем.
— Ладно, только в будущем постарайся о нем не забывать. — Неожиданно в голосе Анны прозвучали опасные нотки: — Не сомневаюсь, если бы ты мог, то с удовольствием бы это сделал.
Стефан прекрасно знал, что единственный способ поссориться с сестрой — это говорить неприязненно о человеке, которого она выбрала по непонятным для него причинам предметом своей любви и обожания. Более того, он уже засыпал на ходу, и его страшно тянуло лечь в постель. Таким образом, у него были все основания смягчить свой ответ и выпроводить Анну из комнаты как можно скорее. Но какой-то дух противоречия заставил его вместо этого сказать:
— Похоже, у меня не так уж много шансов убедить тебя на его счет, верно?
Роковая ошибка была допущена. Полусонные глаза Анны зажглись в преддверии сражения, ее щеки раскраснелись, подбородок упрямо выдвинулся вперед.
— Ну почему, — начала она, — почему ты все время так отвратительно относишься к Мартину?
Стефан заметил опасность, но было слишком поздно.
— Да нет, ничего такого, — слабо возразил он.
— Да, да, всегда! А если это не так, то почему ты никогда не говоришь мне, что он тебе нравится?
— Но он мне нравится. Не могу же я все время это повторять? Я... Он во многих отношениях меня восхищает. Только...
Это роковое словечко!
— «Только»! Вот именно. Ты всегда это говоришь, когда дело касается Мартина! Только — что, могу я спросить?
Вспыльчивость Стефана поддалась вызову.
— Только я не думаю, что он тот человек, который может сделать тебя счастливой, вот и все.
— Ради бога, не нужно выражаться как монах из викторианских романов! Меня это ни в малейшей степени не устраивает. Почему бы тебе не объяснить, что конкретно ты имеешь в виду?
— Насколько мне кажется, я сказал как раз то, что имел в виду.
— Нет, не сказал. Ты просто намекнул на это. Ты хотел сказать, что считаешь Мартина этим... как это... волокитой?
— Раз уж ты на этом настаиваешь, да.
— Так вот, пойми, пожалуйста, раз и навсегда, что у нас с Мартином нет никаких секретов друг от друга ни по этому предмету, ни по каким-либо иным. Мне безразлично, что там происходило у него в прошлом. Если ты такой отвратительный пуританин, чтобы осуждать того, кто случайно посеял где-то там несколько диких семян, то я не такая.