Отъехав от Кейна к югу, Матье обнаружил, что, немного удалившись от города, Жанна перестала скрываться. Вызывающе перестала. Она показывалась в людных местах и вездн называлась собственным именем – это я сам в пути установил. Откуда у нее взялись деньги на дорогу, не знаю, но предполагаю, что остались от хозяйственных расходов в доме Матюренов. (Она была хорошей хозяйкой, следовательно, экономной.) И Матье не понадобилось много времени, чтобы понять, что направляется она в Форезе.
Форезе – окраинная точка королевства, город, соединенный с материком только узким перешейком. Ведет туда единственная дорога, и сбиться с нее никак невозможно. так же ясно, как Жанна указала убийцу и причины убийства, она указывала, где ее искать. А теперь на некоторое время отвлечемся от Матье и вернемся к Жанне. Я совершенно уверен, что она в это время переживала то же, что и он. Но если Матье не знал, что ему делать и чего он хочет, Жанна знала твердо и то, и другое. Жизнь свою она вовсе не ценила. Не исключено, что та просто стала ей противна. Для юной девушки убить человека, который ее вырастил, не такое уж простое дело (хотя, возможно, я приписываю Жанне чувствительность, которой она была лишена). Однако она не сдалась властям. Плевать она хотела на власти, с печалью должен признаться, ибо являлся в то время их представителем. И если бы она обнаружила, что ее ищут, то сумела бы скрыться. Но, по ее жуткой, неумолимой логике, покарать ее имел право – и обязан был – только один человек. Именно для него она оставляла следы на дороге, ведущей в тупик. И каждый день, выходя на залитую солнцем площадь, она дожидалась своего жениха и убийцу.
Они первоначально разминулись на несколько часов, так как он приехал верхом, а не с почтовой каретой, как она предполагала. И все же ее расчет был верен. Миновать площадь Матье никак не мог. Он вышел из гостиницы. И они увидели друг друга.
Как я уже упоминал, из того разговора, что далее последовал и который продолжался до ночи, никто не слыхал ни единого слова. В общем-то немудрено, что они говорили так долго. Им действительно многое нужно было друг другу сказать. Ведь это был первый настоящий разговор за всю их жизнь. И, зная его финал, я в целом могу предположить его содержание.
Без сомнения, она сразу же сказала ему, зачем она его ждала, и что он должен сделать. Убить ее. Без сомнения, он сразу же отказался. Он хотел говорить совсем о другом – о своей любви к ней, любви, как он знал теперь, разделенной. Какая любовь может быть при таких обстоятельствах? – говорила она. Она отомстила за своих родителей, и это справедливо. теперь он должен отомстить за своего отца, и это тоже будет справедливо. Вероятно, он уговаривал ее забыть о прошлом и уехать вместе, уплыть за море, туда, где их никто не знает( не может быть, чтобы они ни разу не упомянули о море. Они же ходили по набережной), и начать новую жизнь. Разве о таких вещах забывают? – отвечала она. разве она когда-нибудь сможет забыть. что он – сын убийцы ее родителей, а она – убийца его отца? Какие дети родятся от подобного союза? (Нет, я не думаю, чтоб она сказала, будто смешивать кровь убитых и кровь убийцы – мерзость и грех перед Господом, как-то не представляю подобных слов в ее устах.) Кроме того, продолжала она со свойственной ей упорной рассудительностью, совершенное ею не только справедливо, но и ужасно. И чтобы эта повторяющаяся цепь убийств не превратилась в бесконечный кровавый круговорот, где одно неминуемо вытекает из другого, эту цепь следует оборвать. А это можно сделать только одним способом.
Так они говорили, а в жарком летнем небе пылало солнце, у ног их тихо плескались волны, и пестрые залатанные паруса торговых шхун и фелюг толпились в гавани.
Хорошо, сказал он, пусть убить ее – его долг. Но и он тоже должен умереть. Она воспротивилась – нет! Его отец был виновен, и она тоже виновна, но он-то, Матье, неповинен ни в чем. Он не должен расплачиваться за чужие преступления. Она не затем его ждала, чтобы вместе умирать, умирать – это ее право!
Неужели она думает, отвечал он, что после этого он сможет жить? После стольких лет ожидания, после всего, чем они стали друг для друга, она собирается оставить его одного?
Ты хочешь, чтобы я тебя пожалела, говорила она, но в данном случае жалость и есть худшая жестокость.
Я не знаю, как он сумел ее убедить. Полагаю, он взял на вооружение ее собственное оружие – логику. Ты отомстила за своих родителей, сказал он, я отомщу за своего отца, но кто отомстит за тебя? У тебя нет близких, кроме меня. И я, твой жених, обязан отомстить за тебя твоему убийце. И тогда цепь действительно оборвется и не станет бесконечной.
Так или иначе, они пришли к соглашению. И, по видимому, им сразу стало легче. Они даже пошли обедать. Написали свое письмо. И снова направились бродить. А вечером пришли в ту гостиницу.
Еще раз для тех, кто считает мою историю безнравственной. После двенадцати с лишним лет они имели право хотя бы на одну ночь. И если бы ничего не случилось, они к этому времени были бы женаты.
Почему они не вернулись в «Сирену»? Это большая гостиница, там слишком много людей, им могли бы помешать. Поэтому они ушли в «Дельфин», на окраину города. Дальше вы знаете.
Думаю, я угадал, почему Жанна обставила дело именно так, сама написала записку и первой поставила подпись. Не только потому, что она во всем шла первой. Нет, она все еще надеялась, что убив ее, Матье передумает и не последует за ней. Он мог оторвать край листа со своей подписью и переправить первое слово, смазав букву.
Как вам известно, надеялась она напрасно.
К тому времени, как я вернулся в Форезе, Жанну и Матье давно похоронили. Как хоронят самоубийц: без подобающих обрядов, за кладбищенской оградой, без креста или могильного камня, даже не в гробу. Так полагается.
Кстати, когда я впервые рассказал эту историю, наш доктор – тот, из портового госпиталя, почему-то принял ее необычайно близко к сердцу и обратился к приходу с просьбой перезахоронить их на кладбище. Несчастные, говорил он, были не преступниками, а жертвами обстоятельств. Приходской священник выступил с резкой отповедью, а в случае упорствования пригрозил пожаловаться епископу. Умершие, говорил он, были убийцами, самоубийцами и прелюбодеями, и получили то, что заслужили.
Доктор, очевидно, ждал, что я поддержу его ходатайство. Но я не стал этого делать. Во-первых, я уверен, что Жанна и Матье не признали бы себя жертвами. А во-вторых, думаю, они хотели бы, чтобы их забыли.
И их забыли. Хотя в Форезе, как я говорил, преступления из-за любви происходят не часто. Более того, я и сам порой думаю, что «любовь» вовсе не является ключевым словом в этой истории.
«Умираем по собственной воле».
Собственная воля.
Воля.