Впрочем, женщина ничего такого не сказала и пристально меня не рассматривала - слава богу, не признала, внешность, все-таки, у меня сейчас довольно нетипичная. И по фамилии меня опознать не могли (я сразу с радостью отдал женщине свой паспорт - не для залога, а на хранение, тем более что я не собирался его забирать) - фамилия у меня тоже для этих мест чужая, отцовская, и никто ее никогда здесь не знал, звали по материной. Устроился, одним словом.
- Выбор места и фрукта -
В городе я просто прогуливался - здесь же собирался в каждом месте пить. Немного, но мне сейчас много и не нужно - пить мне запрещено категорически, врачи сказали, что если буду пить - умру. Чудесно.
Узнав это, я вначале планировал библиотечный уход: закрыться дома, набрав еды и выпивки, и читать книги - полгода, год, насколько хватит, если пить каждый день. Раньше я говорил, что уже много лет ничего не читаю - это правда. Но с детства помню, что чтение - это что-то хорошее, приятное, чего мне все время не хватало и хотелось бы напоследок. Вот так собирался сделать: сесть у окна, поставить перед собой бутылку и граненый стакан (не обязательно граненый стакан - это всего лишь одна из множества эстетик, можно и рюмку), взять книжку не слишком сложного жанра (впрочем, можно и сложного - например, никогда не читал "Улисса". Вот это, кажется, неплохая идея - спиться насмерть под "Улисса". С другой же стороны, "Улисс" - огромная книга, можно и не успеть, к тому же, нет никакой гарантии, что эта книга - хорошая. Так говорят, но мало ли - сопьешься под "Улисса", а окажется, что зря), вроде "Записок о Шерлоке Холмсе" (или взять Короткевича, "Черный замок "Ольшанский", под эту книгу пить, по-моему, прекрасно - там ведь главный герой, ученый-историк, почти все время сидит один в квартире и пишет, полумрак у него там, горит настольная лампа, стол у окна - все как у меня, очень уютная книга; "Замок" еще можно взять Кафки, тоже отличное клаустрофильское произведение, жалко, что без конца; "Двойник", опять же, "или Мои вечера в Малороссии" Антония Погорельского - там автор-помещик сидит у себя в усадьбе зимними вечерами, скучает и придумывает разные истории, воображая, что беседует со своим двойником - это мне ближе всего, пожалуй, раз я собираюсь регулярно пить), и пить, ее читая. И так каждый день. Глядя на прохожих из окна. Такая была вначале идея-затея, но я от нее отказался по нескольким причинам: во-первых, это показалось мне скучным - в одну реку дважды не войдешь (хотя это довольно таки странно насчет реки; по-моему, люди заходят в реки сотни раз, сколько захотят), и вряд ли чтение доставило бы мне такое уж удовольствие - скорее всего, удачно начав, со временем я отдал бы приоритет выпивке, то есть, стал бы пить намного больше, чем читать, а затем, обленившись, перестал бы мыться, выходить на улицу и, возможно, даже есть. Думаю, такое чтение заняло бы не больше месяца - а потом... всякие неприятные моменты утилизации. Хотелось чего-то иного. Вот тогда-то я и придумал съездить на малую родину, подгадав дело к лету.
Из фруктов же я выбирал между абрикосами и арбузами (говорят, что арбуз - ягода, такая чепуха) на предмет, чтобы ими закусывать. Не то чтобы это имело огромное значение, но я тщательно продумывал детали, да и потом - арбузы позже созревают. Какой-никакой - я выигрывал месяц (хотя это с какой стороны посмотреть - может быть, проигрывал). Наверное, потому и отдал им предпочтение.
Место тоже выбрал - решил начать со Змеиного мыса. Завтра.
- А сегодня схожу на кладбище -
Не раннее ведь утро уже, а на Змеинку лучше с утра идти, спозаранку, пока солнышко не взошло и не палит невыносимо - как сейчас. Поэтому я решил отложить Змеинку на завтра, а сегодня пойти на кладбище.
Достал из голубой тумбочки бутылку виски (ранее переложив туда все содержимое рюкзака, как раз влезло) - тумбочка служила мне вместо стола; поставил на нее бутылку, положил рядом тетрадку и ручку, полюбовался натюрмортом. Я не собирался брать эту бутылку с собой на кладбище - приберег на завтра, сегодня же решил взять водки, хлеба и краковской колбасы, за чем и пошел в магазин, взяв с собой немного денег (остальные рассовал в разные места под линолеумом - денег у меня было до черта, все эти беседочки и флигельки в селе закрываются на малюсенькие китайские замочки, которые можно пальцами снять, а ворья в селе в курортный сезон навалом, я это знал).
В центре зашел в магазин, взял искомое (и две бутылки пива в придачу) - колбаса была дрянная, чего и следовало ожидать, а хлеб отличный (никогда и нигде не ел хлеба вкуснее местного), и сразу двинул на кладбище, потому что опасался повстречать знакомых - магазины и кафе в центре были чреватым для меня местом насчет кого-то знакомого встретить, и я намеревался их избегать.
Возвращаться - дурная примета, так говорят, но мне было наплевать на дурные приметы, поэтому я пошел назад той дорогой, которой давеча зашел в село - вы помните, кладбище перед "геологами", только нужно в поле свернуть. Там еще выемка такая, ложбинка, балка - в ней овец пасут. В балку и свернул - уселся возле овечьих поилок, как раз овечки пили. Вначале я не собирался там останавливаться - овечьи поилки не были для меня каким-то сакральным местом, а только вспомнил, что зимой вода здесь в низине подмерзает и получается маленький такой каток - мы в детстве играли на нем в хоккей. Причудливо получается - иду летом на кладбище, весь потом обливаюсь, а вспоминаю все про зиму - то про больницу с жареной картошкой, то вот про хоккей возле овечьих поилок, может и вправду надо было зимой что-то придумывать - зима, она к подходящему сплину располагает. Но поздно уже. А уселся, потому что жажда замучила - там идти-то до кладбища с четверть часа, но когда покуришь на жаре, то пить хочется, а курю я много, так что решил сделать привал. Открыл одно пиво и из горла залпом выпил, глянул на овечек - вспомнил, что мой прадед по бабушке, грек, Федор его звали, был чабаном. Пил сильно, хоть и начал поздно, лет в сорок - удивился, деду моему, Василию, это, значит, своему зятю, говорил: "Эх, Вася, кабы я знал, что пить так хорошо и приятно, я бы уже давно начал. Столько времени потерял". Тогда дорог асфальтовых не было еще - так, бывает, идет дед Федор по дороге, да и свалится в колею, а телеги следом едут - не проедут, встают люди с телег, сносят Федора в сторону, укладывают на обочину. А то еще в погреб спустится за вином, там же и выпьет, и ляжет, и спит, проснется - снова выпьет, так целыми днями, бывало, из погреба не вылезал. Такой вот был, и, наверное, здесь же отары гонял - не зря меня усадило возле овечек - а, может быть, мой прадед Федор сидел в этом самом месте? Я его не знал - он умер, когда я еще не родился.
Пожалуй, пора дальше идти, на кладбище - там же и прадед Федор, где все.
- Через балку наискосок -
Знаю я эту дорогу - от овечьего водопоя пройти наискось и вверх через балку, с другой ее стороны вылезти; там уже вместо овечек коровы пасутся, сколько они мне в детстве крови выпили, всю жизнь коров боюсь - паслась там сейчас парочка, так я их по привычке далеким кругом обошел, поглядывая - не бежит ли, а то ну их к черту. И тут прямо кладбище.
Наши могилки близко - прямо над балкой, под деревом-алычой, корявенькой такой. Бабушка, когда жива была, все говорила: "Вот как хорошо, что здесь алыча. Хорошо будет под алычой". Я нарочно сразу туда не пошел - обойду, думаю, других посмотрю, дальних. Раньше я, помню, любил там гулять, когда еще все свои живы были, а сейчас чудно так - гуляешь, а они все здесь уже лежат.
Вот вдалеке, например, дяди Миши могилка, бабушкиного брата, и бабы Липы, мамы его и бабушкиной, прабабки моей, значит. У них на кладбище ракушечный уголок - есть у нас такие любители, что могилки ракушками выстилают, мне это нравится, это красиво смотрится, как на морском бережку, знаете, после многих штормов, битая ракушка лежит такими холмиками, трещит, когда по ней идешь. Это, наверное, люди нарочно собирают ракушку в кульки и несут ее на кладбище, насыпают на могилках. Молодцы, что сказать. Я бы не отказался от ракушки, чтобы мне кто-то насыпал, если бы было кому. Дядя Миша с бабой Липой рядом похоронены, мать и сын, там же жена дяди Миши - Александра Андреевна, она намного раньше умерла, молодой еще, а потом дядя Миша с бабой Липой жил - вот так и похоронены вместе, как жили. Прадед мой, Федор Кирьякулов, здесь же. А бабушка моя, Мария, тоже из Кирьякуловых, но она ведь отдельным домом жила, конечно, когда за деда замуж вышла, потому и похоронена отдельно - с дедом, отцом его Мироном, другим моим прадедом, и братьями. С Простаковыми, значит. Дед был Простаков.