Потом куриные ножки. Когда мы садились за стол (а я всегда садился первым), то начиналось распределение мяса. И мне никогда не давали ножку. Да и не только ее - ни "пуп", ни печенку, вообще ни черта вкусного не давали. Говорили: "пусть ножка будет Людочке" или: "пусть ножка будет Наташе", или: "Людочка, будешь пупик?", или: "Наташа, возьми печеночку". А Людочка с Наташей, как назло, при этом кривились и ныли: "Я не хочу-у-у печо-о-онку", "Я не люблю-у-у пу-у-уп", "Не хочу никакую но-о-ожку, мне курица надое-е-ела. Каждый день ку-у-урица!" После чего жевали ту ножку или печенку с таким отвращением на лице, как будто им дали вареную жабу. А пуще того - если они совсем уж упирались, ножка могла отойти третьему лицу, вовсе незаинтересованному, например, дядьке, потому что у меня к тому времени уже что-то было в тарелке распределенное, а сверх нормы не положено. Так что я всегда кушал с чувством творящейся вокруг глубочайшей несправедливости. "Почему", - думал я, - "людям, которые не любят ножки, пупы и печенки, их так настойчиво предлагают, а мне, человеку, который все это любит и готов взять прямо сейчас, запрещают"? Иногда я озвучивал свои мысли вслух, и тогда мне говорили: "Потому что они младше, а младшим всегда полагается все самое лучшее". Впоследствии я понял всю лживость этих утверждений - это когда у тетки родился сын Сашка. Он, безусловно, был самым младшим, но на нем почему-то правило кончилось - его вообще могли забыть позвать к обеду и не разбудить, не говоря уже о том, чтобы держать ему ножку. Плевать все на него хотели.
Другим незыблемым правилом распределения было то, что дед кушал белое мясо, а бабушка что-то самое непотребное (например, шею или лапки).
И вот. Когда все сидят (а садились мы на улице), женщины начинают разносить суп. Вообще, я страшно не любил кушать на улице. Прежде всего, потому, что считаю процесс принятия пищи делом интимным (в этом я согласен с животными, скажем, с собаками), а когда ты кушаешь на улице, то во двор в любую минуту может зайти кто-нибудь посторонний и увидеть тебя за едой. Поэтому я терпеть не мог кушать на улице, а сестры (конечно же) это обожали и всегда кричали (даже когда в этом не было никакой необходимости, и все хотели кушать в доме): "На улице! Давайте на улице!" Конечно, не им же тарелки выносить.
Выносили женщины. Мама, бабушка, тетка и дядькина жена Люда. Пока все остальные сидели за столом: то есть, все мужчины и сестры Люда с Наташей. Выносили из кухни на улицу по одной тарелке, балансируя, пытаясь не разлить по дороге. Я никогда не понимал, почему нельзя вынести на улицу кастрюлю, поставить ее на стол и разлить там, но почему-то делали именно так, такой был ритуал: несли по одной тарелке с супом и ставили перед каждым. Потом же выносили одну большую тарелку с картошкой и другую - с мясом. Суп на первое, картошка с мясом - на второе. Горячее...
- Поездом -
Водка кончилась быстро, возвращаться в купе было рановато, поэтому я купил еще две бутылки пива и сухариков со вкусом красной икры. С этим пивом и сухариками я просидел у окна еще часа два, по большей части из-за сухариков, потому что никогда их раньше не ел, и меня поразило то, что они действительно оказались с привкусом красной икры. Поэтому я два часа сидел у окна, причмокивая и покачивая головой в восхищении от того, куда дошла пищевая наука. Потом же вернулся в купе и завалился спать на верхнюю полку. Заснул не сразу, хоть и был достаточно для того пьян - я вообще в поезде плохо засыпаю, потому что одно дело сидеть в буфете под это колесное туду-туду, мне это нравится, настраивает мысли на хороший лад, и совсем другое - под это спать, раздражает. В поезде я обычно долго ворочаюсь и перекладываю под собой подушку - подушки в поездах ненавижу, они отвратительные, такие же, как в гостиницах, маленькие, ненавижу маленькие подушки. Поэтому я успел заметить своих попутчиков - они меня не удивили, такие же отвратительные, как обычно: баба с ребенком и два студента. Студенты оказались знатоками. В смысле, игроками в игру "Что-Где-Когда" или "Брейн-ринг". Это меня на секунду заинтересовало (все-таки, новый класс попутчиков, как когда-то тот сумасшедший философ, что приставал ко мне пить пиво), потому что раньше я думал, что в эти игры играют только по телевизору. Но со слов этих студентов я понял, что таких клубов очень много по всей стране, и среди них проводятся всякие соревнования, турниры. Вот они и ехали на такой турнир и при этом тренировались - читали по очереди из специальной книжки для знатоков вопросы и на них отвечали. Минут через десять я уже готов был убить этих студентов и желал им сгореть в аду с их дурацкими вопросами. Половина вопросов было про то, что каждая собака знает, а они сидели, думали и подглядывали в ответы, другие же вопросы - это все была такая чушь, которую и знать-то противно и не нужно никому. Ненавижу знатоков. Слава богу, потом я заснул. На пару часиков заснул, потому что через пару часов по пути была узловая станция, и мне там нужно было сойти на перрон покурить (в тамбурах запретили же), а у меня сон как часы - если я что решил сделать среди ночи, то обязательно встану и сделаю.
Это большая узловая станция. Поезд здесь стоит долго, пока к нему цепляют новые вагоны, а по перрону снуют многочисленные торговцы, предлагая тебе вяленых и копченых лещей, пиво, пирожки, вареники, сладости и водочку (так они говорят, когда ты от всего откажешься: "А водочки не хотите"?), пока ты куришь. Я стоял и отказывался. Курил, улыбался и говорил: "Нет. Нет. Нет. Спасибо". Торговцы меня не раздражали в отличие от попутчиков. К торговцам я был благожелателен.
С этой станции я когда-то уезжал от своей девушки. Наверное, можно было бы рассказать об этом побольше, но я ничего не помню - это было очень давно. Только то, что однажды приезжал к ней в гости. Она жила не в этом городишке - здесь только станция большая, а сам город маленький, а в другом, большом городе, но в котором нет большой станции, поэтому я ехал сюда еще и на автобусе. Помню, девушка познакомила меня со своей мамой. Мы сидели за столом, пили и кушали, мама мне улыбалась. Потом девушка проводила меня к автобусу, который шел к станции. У нее на голове были розовые наушники - тогда как раз была такая мода, что девушки носили зимой вместо шапок меховые наушники. Значит, была зима. Больше ничего не помню. Хотя я, быть может, потому и проснулся и вышел сюда покурить, чтобы проститься и с этим местом, хоть меня с ним ничего кроме розовых наушников не связывало.
Попрощавшись с розовыми наушниками, я ушел спать.
Утром попутчики (особенно баба, что ехала с ребенком) смотрели на меня предсказуемо недовольно - я все-таки испортил им ночь (когда я выпью, то страшно по ночам храплю - это у меня от бабушки), поэтому я пошел в туалет умываться в прекрасном настроении. С поездным туалетом тоже попрощался - раньше я их ненавидел, а сейчас чистил зубы даже с какой-то внутренней теплотой, осознавая, какая часть жизни в них прошла, в этих поездных туалетах, в последний раз не без удовольствия вдыхал этот запах зубной пасты, воды, хозяйственного мыла, вперемешку с исконной вонью железного толчка.
Умывшись, приехал.
- Троллейбусом -
На троллейбусе я попросту доехал до центра, две остановки. А вы думали, что такого особенного я сообщу о троллейбусах? Расскажу про свою контролерофобию? Пожалуй, это не первейшая из моих фобий, так что ее можно с легкостью опустить...
- В городе -
Доехал до центра, там вышел и сел на скамейку в центральном парке возле драмтеатра. У меня не было никаких дел в парке и драмтеатре - никогда особенно не любил этот парк, был в нем всего пару раз, а в драмтеатре, кажется, вообще ни разу не был - впрочем, выветрилось, что ж я не был разве в других?
На скамейку я сел, чтобы покурить и поразмыслить. Думал о том, ехать ли в село сегодня или завтра - прежде чем ехать в село, я хотел погулять по городу, и светлого дня мне хватило бы, а уехать я мог на вечернем автобусе, но вспомнил, что сегодня первый выходной день - суббота, автобусы будут забиты, и искать в селе квартиру на ночь глядя - дело ненадежное. Поэтому пошел в гостиницу.