Вообще же, сельские дети к убийству животных привычны и эмпатии к свиньям не испытывают. Напротив, воспринимают это как веселый фестиваль - часто на наш свинокол приходили все мои сельские друзья: Ленчик, Сережа Кипиш, Вовка Кабачок и другие. Мы ошивались возле взрослых, делая вид, что тоже помогаем, и получали в награду кусок смаленого свиного уха.
Опалив кабана со всех боков соломой или паяльной лампой (дед еще долго соскребал золу ножом - это важное дело он не доверял дяде Толе и брату Михаилу, те только поливали кабана кипятком), взрослые переворачивали его на спину, подпирали кирпичами, вырезали грудину, черпали оттуда кровь белой эмалированной кружкой и по очереди из нее пили - наверное, это был какой-то особый ритуал кольщиков. Я бы его показывал в мотивирующих роликах на семинарах вегетарианцев.
После этого тушу разделывали и готовили свежину - если к тому времени в лагере уже не было пионеров (в конце августа заканчивалась последняя смена), то готовили в лагерной кухне, там было больше места, и имелись огромные выварки. Тогда к процессу присоединялись женщины, которыми руководила бабушка, а мы (дети), как гиены в предвкушении добычи, кружили вокруг лагерной столовой, убивая время играми в войну и прятки, и время от времени дожидались угощений - когда что-то в выварках доходило до готовности, обычно, нам давали вареные свиные почки, хвосты и уши. Разделка и готовка занимали целый день - с утра и дотемна, но днем всегда делали перерыв на свежину - дед с мужиками-помощниками усаживались за стол, бабушка выносила им свежее вареное или жареное мясо с картошкой, мужики наливали себе по полстакана водки и выпивали за свинокол. После чего закусывали мясом с картошкой и наливали еще по полстакана. Дядя Толя Мусоргский и дедов младший брат Михаил были большие любители выпить. Я тоже любил сидеть с ними за столом, когда они кушают и выпивают - Михаил был очень похож на деда, и мне было любопытно за ним наблюдать, потому что это вроде был дед, его точная копия, но какой-то беспутный, несерьезный и очень пьющий дед. За это я очень любил дедова брата Михаила - за то, что он давал мне эту альтернативную картинку. Михаил тоже меня любил - наверное, за то, что я тоже давал ему какую-то альтернативную картинку мира, ту, в которой у него имелся внук.
- Виноградник -
Большую часть двора занимал виноградник - кругом ровными рядами был рассажен белый "плавай", изредка попадались кусты "березки", "дамского пальчика" и "воловьего глаза". Темные сорта росли на арках: "конкорд", "изабелла" и розовая "лидия". Ухаживал за виноградником дед: опрыскивал купоросом, подвязывал, обрезал по сезону - я лишь собирал и сносил в кучу обрезанные ветки (однажды, когда я ухватил руками кипу веток, меня укусил тарантул). Осенью мы собирали виноград и делали вино - в этом уже участвовала вся семья (мы с мамой специально приезжали из города на выходные). Мы не давили виноград ногами, как это показывали в итальянских романтических фильмах (о чем я жалел), а вместо этого дед использовал специальную давилку - бочку с помещенным внутрь нее прессом, который вкручивался с помощью железной крестообразной ручки-штурвала. Давилки для винограда часто были предметом спора между соседями - виноград был у всех, а давилка далеко не у каждого, поэтому соседи часто одалживали давилки друг у друга, забывая отдавать (особому осуждению подлежали лица, забывавшие отдать давилку в конце сезона, оставляя ее у себя на год до сезона следующего, после чего хозяин давилки был вынужден идти к заемщику и требовать ее взад - этим, например, славился бабушкин брат дядя Миша Ловелас, дед часто имел к нему претензию насчет давилки). Конкуренцию виноградной давилке в деле одалживания и последующих споров между соседями могли составить, пожалуй, только нож-свинокол (это был особый, часто кустарного (зэковского) изготовления, тяжелый и острый нож - не всякий им владел, соседи часто брали его друг у друга на время свинокола, иногда не брезгуя даже украсть), весла (в случае поломки или утопления весла, рыбаки тоже часто одалживали чужие весла и забывали отдавать; проблема с веслами усугублялась их схожестью - часто-густо хозяин весел потом доказывал, что весла его или наоборот - не его, когда ему пытались всучить старые и негодные весла вместо одолженных новеньких) и... велосипеды.
- Велосипеды -
Велосипедный вопрос стоял в нашей местности остро и касался он не одалживания, а явного и неприкрытого воровства. В этом случае не могу сказать про весь Союз (возможно, на его необъятных просторах где-то имелись заповедные зоны честности), но в нашем городе и селе кража велосипеда была чем-то таким обыденным и общепринятым, что это даже не считалось общественно порицаемым деянием. Украсть оставленный кем-то без присмотра велосипед (например, под магазином) было если не доблестью, то во всяком случае поступком естественнным - в таких случаях осуждению подвергалась скорее жертва покражи - дурак и ротозей в понимании общественности. Селяне воровали друг у друга велосипеды внаглую, при малейшей возможности, и лишь по причине близкого соседства (на чужом велосипеде могли увидеть и накостылять) предпринимали некоторые меры для маскировки - украв велосипед, его разбирали на части и собирали заново в новую конструкцию, используя старые части своих или ранее украденных велосипедов, чтобы сосед ничего не смог доказать. Поэтому все жители села разъезжали на велосипедах смешанной конструкции - у одного, скажем, была своя рама, но краденые колеса, у другого, напротив - свои колеса, но краденая рама. Если же украсть велосипед по каким-то причинам (скажем, хозяин был неподалеку и мог вот-вот выйти из магазина) было невозможно, то хорошим тоном считалось причинить хоть какой-нибудь вред - снять катафоты (катафоты полагались непростительной роскошью) или спустить колеса, выкрутив ниппели (человек, увидевший бесхозный велосипед и не выкрутивший ниппели, считался пустым, ни к чему не пригодным человеком - ниппели были в дефиците, разжиться ими часто можно было, только скрутив с чужого велосипеда, и иметь дома запас никогда не мешало).
- Виноградник -
Виноградник так же неоценим в детских играх (в прятки или войну), как, скажем, сараи, потому что в винограднике можно прятаться целую вечность (а, заметив противника, крадучись, переползать между кустами в другой ряд), а когда виноград поспевал ("плавай" можно было кушать уже с середины-конца августа), то мы часами там торчали, объедая спелые гроздья (начинали с самых вкусных, десертных - "березки", "дамского пальчика" и "воловьего глаза", чем повергали в сильное уныние деда - он вечно жаловался, что из-за нас ему никогда не удавалось попробовать этих прекрасных сортов). Не скрою, виноградник так же удобен и для первых детских опытов курения - частенько, украв у деда несколько беломорин из пачки, мы прятались в винограднике, чтобы их скурить.
Дед вырубил виноградник в середине 80-х из-за горбачевской антиалкогольной кампании, оставив только арки с "конкордом", "изабеллой" и "лидией", но, прежде чем вырубить, насадил между рядов абрикосовых деревьев, так что через несколько лет у нас на месте виноградника появился абрикосовый сад.
- Черешня -
Как я уже сказал, сада у нас вначале не было, а был виноградник, но из-за горбачевской борьбы с алкоголем виноградник пришлось вырубить и посадить вместо него сад. Дед решил посадить абрикосовые деревья, и я догадываюсь, почему: до этого у нас во дворе была одна яблоня "симиренко", которая хорошо плодоносила и снабжала нас яблоками на целую зиму, другая яблоня -"белый налив", яблоки на ней всегда были червивые, и груша, плоды которой, покрытые какой-то серо-коричневой плесенью, были твердыми и невкусными. Эти три дерева росли прямо перед входом в дом и были для меня вратами ада. Выше я перебирал возможные варианты рая, которые бы меня полностью устроили, если кто вдруг предложит, но если мне суждено попасть в ад, то ни секунды не сомневаюсь, что на входе в этот ад, перед самой его дверью, будут расти три дерева - яблони "симиренко", "белый налив" и та самая, покрытая паршой груша. И пока я буду идти своей короткой дорогой в ад между этими деревьями, мне на голову и за шиворот будут сыпаться огромные, мохнатые отвратительные гусеницы, как они сыпались на меня, когда я ходил по нашему сельскому двору. Гусениц было такое множество, что за ними часто не было видно стволов деревьев - только копошащаяся мохнатая масса. Они доводили меня до бешенства и истерики, эти гусеницы - всякий раз, выйдя из дома, я припускал через двор со всех ног, пытаясь проскочить опасную зону, но даже во время такого спурта гусеницы умудрялись упасть мне за шиворот, как будто они только и ждали этого моего забега и, тщательно прицелившись, прыгали с яблони прямо мне на голову.