Так я решил еще и потому, что хотел помыться - после поезда всегда чувствую себя отвратительно, потому что после поезда вечно воняешь - сортиром и пищеблоком. К тому же голова грязная - я плохо выношу, когда у меня грязная голова, потому что у меня всю жизнь были длинные волосы, а когда у тебя длинные волосы, то голову приходится мыть каждый день, иначе ходить противно. Хотя сейчас у меня фантомные длинные волосы...
Я всю жизнь был патлатый как хиппи из-за фобии парикмахерских. Фобия парикмахерских не такая уж страшная, с ней можно жить, почти такая же нестрашная, как фобия контролеров в троллейбусах, но все-таки она у меня есть. Наверное, это относится к общей моей социопатии, потому что я не боюсь парикмахерских как таковых, но мне неприятно наблюдать тамошних людей - почти как попутчиков в поездах. Это с самого детства повелось - помню, приду в парикмахерскую, а там толпа мерзких мужиков сидит в очереди, и одеколоном все воняет. Я сбегал часто, даже уже решившись туда зайти. Из-за этого меня в школе часто подвергали репрессиям - почитали за хиппи, хотя хиппи тогда уже были не в моде, тогда в моде были панки, но начальство думало, что я хиппи, на линейке меня выводили перед всей школой вместе с панками, и специально приглашенные милиционеры читали нам лекции о том, что от нашего внешнего облика до совершения серьезных преступлений очень короткая дорожка. Потом заламывали и насильно стригли. В советской школе надо было быть стриженым коротко - твои фобии никого не интересовали.
Избавился я от этой фобии только когда познакомился с Викой - моим парикмахером. Вика - красивая черноволосая девушка (похожая на болгарку) с большой грудью (она всегда расстегивала две верхние пуговицы на блузке, когда тебя стригла) и веснушками - только ее прикосновения я мог терпеть и даже любил их. К ней тоже ходил редко - раза два-три в год (поэтому патлы у меня были длинные), но все же ходил. Не было бы моей маленькой болгарки Вики, я бы вообще не стригся никогда. Когда узнал, что Вика умерла, я постригся налысо и вот, вскоре приехал сюда. "Вики больше нет", - они мне сказали. - "Мы можем вам чем-нибудь помочь?" "Можете", - сказал я и попросил побрить меня наголо, вот. Поэтому у меня сейчас фантомные длинные волосы, а на деле - ежик.
Гостиница была тут же - в двух шагах от парка. Я снял номер, быстро помылся под душем, не спал, не завтракал, не пил никакого спиртного, чтобы не терять попусту времени - лишь сдал в стирку одежду. Вот это очень люблю - сдавать в гостиницах одежду в стирку. А то ведь у вас могло сложиться впечатление, что я все ненавижу или, как минимум, не люблю. Но вот люблю сдавать одежду в стирку в гостиницах - это же настолько прекрасно, я считаю, что вот ты грязный, и одежда у тебя поездом провоняла, ты ее снимаешь и отдаешь, а на следующее утро тебе приносят пакет, а там твоя одежда - свежая, чистая, пахнет порошком. Прямо чудо какое-то. Тем более что у меня две пары выходной одежды всего (я не таскаю с собой гардеробы), а остальное все по мелочи, летнее - шорты там, вьетнамские тапочки, бейсболка. Бейсболки даже две.
Начать прощаться с местами я решил с библиотеки, хоть до нее и далеко было идти из гостиницы - план мест для прощания и порядок их посещения я не составил, поэтому мыслил хаотично, думал - пойду куда-нибудь, а там разберусь, куда дальше.
С библиотекой попрощался быстро - встал там на углу возле дома, постоял. Библиотека была на месте - все та же на ней табличка: "имени Горького". Внутрь не заходил - зачем? Что мне там, столы целовать и полки, какого черта? Я не со столами прощался, а с собой тогдашним - когда любил книжки читать, лет с семи и до четырнадцати, наверное. Сейчас я ни черта не читаю, много лет уже. Вот с тех своих пятнадцати лет и не читаю - это тоже, быть может, у меня от бабушки, книжек не читать. Тогда же я их поедал, пожирал - приходил сюда каждую субботу и воскресенье, утром садился в читальный зал, вечером уходил. Познавал мир, так сказать, все принимал за чистую монету - приключения эти, чувства. А потом, видимо, познал - стало неинтересно, сейчас, когда вдруг что прочитаю, мне всегда кажется, что меня обманывают. Это точно от бабушки - она часто удивлялась: "Не понимаю, зачем вы книжки читаете? Там же все вранье. Зачем мне читать то, что кто-то сочинил, разве я сама все вокруг не вижу?". Я согласен с ней теперь, впрочем, и тогда не спорил - смеялся только. Тогда я любил придуманное. Вот так и попрощался - вспомнил себя, сидящего в читалке. Почему-то "мушкетеры" пришли в голову - мильон книг здесь прочитал, а вспоминаю себя за столом в читальном зале, так в голову лезут одни дурацкие "мушкетеры". Потом, правда, через секунду влез еще "Шерлок Холмс". Больше ничего не вспомнил.
Тут же, не отходя от библиотеки, а только повернувшись к ней спиной, увидел еще два места, достойных прощания - справа цирк, слева - кинотеатр "Комсомолец". Цирк - это условно говоря, цирка как такового там никогда не было, просто пустырь, куда приезжали все гастролирующие цирки и ставили свои шатры. Вот эти шатры... Дело в том, что самих представлений я не помнил - никогда особенно не любил цирковых представлений (удивляюсь, до чего много людей не любят цирк), даже в детстве, помню только, что когда сидишь в первом ряду, то слоны сильно воняют. Бегают по кругу на манеже и нестерпимо воняют. Кажется, еще видел там тигров, но не уверен. А вот шатры хорошо запомнил - как они оседали там, эти цирковые кочевники, ставили большой шатер для представлений и маленькие - для тренировок; склады там, вагончики, вольеры. Это я любил - ходить и смотреть, как они живут. Мне это тогда казалось страшно романтичным - быть кочевником, цирковым, путешествовать, жить в шатре. Все как в клипе Агилеры "Hurt" - там ей пришла телеграмма о том, что умер ее отец, а потом показывают флэшбеки - как отец водил ее девочкой в цирк, учил ходить по доске. А сейчас она известная артистка, прима, толпы поклонников, она красиво спускается на тросе на спину слону (вонял ли он?), отца она забыла, и тут вдруг - телеграмма: отец умер, и у нее флэшбеки, а она ведь всегда его любила, просто с жизнью такой не уследила, и уже ничего не вернешь, Агилера плачет. Хороший, печальный клип. Не помню, были ли там такие артистки, белобрысые, как Агилера, когда я в детстве гулял между шатрами, восхищался их жизнью, но я представил себе, что были - так что прощание с цирком получилось хорошим, с воображаемым музыкальным сопровождением; что надо прощание вышло, не то, что с библиотекой. А идти туда - не пошел, потому что там не только шатров не было, но и пустыря. Сейчас в центре города не бывает пустырей, даже со своего угла я видел, что там все уже застроено - дома многоэтажные, а лицом ко мне - супермаркет. Смешно идти прощаться в супермаркет. Поэтому пошел налево - в кинотеатр.
Кинотеатр "Комсомолец" - из тех стеклянно-бетонных монстров, которые еще в семидесятые годы прошлого века казались настолько же безумно красивыми, сколько безумно унылыми они выглядят сейчас. Вот это уж точно место для прощания - лучше не придумаешь. Ты сам прям как этот кинотеатр - молодой и красивый тогда и обшарпанный, никому не нужный сейчас, прямо лицо эпохи, вернее - два лица двух эпох. У нас в городе было до черта кинотеатров, больше, чем в иной столице (впервые приехав в столицу, я это понял), но таких, как "Комсомолец", двухэтажных, всего два - еще был такой же "Союз", на другом берегу речки.
Вначале зашел на первый этаж, туда, где билетные кассы. Там, у касс, большой зал, как на центральном вокзале - наверное, чтобы поместилась очередь, раньше ведь люди часто в кино ходили, огромные очереди собирались (меня мама вечно посылала за билетами - в "Комсомольце" всегда показывали премьеры, и мама ни одной премьеры не пропускала, а мне от школы было недалеко), а теперь я нашел там бар и бильярдную. Возле кассы ни единого человека, а на бильярде играли двое - мужчина и мальчик лет двенадцати. Я посмотрел, как мальчик ловко закатил шар в русскую лузу, повернулся и вышел - даже пива на баре не выпил, подумал: "Я в его годы на "Неуловимых" ходил, а он на бильярде играет". Странно, что я это подумал - потому что в его годы я тоже играл на бильярде, разве что не так ловко. Наверное, позавидовал.