- Назад в село -
Поленившись спускаться к морю и плестись по песку (меня немного разморило от вина), я пошел назад в село той же асфальтовой дорогой, какой пришел на "бугор".
В детстве мне этот путь казался очень долгим, зайти за Гирло или на Змеинку - все равно, что за тридевять земель; даже если мы ехали сюда с друзьями на велосипедах, или отец вез меня на мотоцикле (а по морю мы с дедом ездили к Змеинке на моторной лодке) - когда ты мал, мир вокруг тебя огромен.
Сейчас же, не прошло и четверти часа, а я уже подошел к крайнему дому - здесь живут Давыденки.
- Чипка Давыденко -
Чипка был одним из лучших (если не самым лучшим) рыбаков в селе и, наверное, самым из них пьющим. Пьющим человеком у нас никого не удивишь, но Чипка отличался от всех прочих тем, что пил прямо на рыбалке (даже дедов брат Михаил, уж на что любил выпить, на рыбалке всегда был трезв, как стекло, предпочитая напиваться в стельку уже дома, вечером - наверное, он боялся последовать примеру их старшего брата - Ивана, который утонул в море еще в 50-е, перевернувшись пьяным на лодке), по какой причине нарушал еще одно правило местных рыбаков - не брать с собой на рыбалку лишних и посторонних людей. В лодке с Чипкой всегда был кто-то из чужих - увязавшихся с ним на рыбалку прихлебателей. Брал он их неспроста - они были ему совершенно необходимы, и не только в качестве подручных - чтобы таскать снасти (подозреваю, что я тоже был нужен деду только для этой цели), но и на особые случаи.
Мы часто стояли с дедом невдалеке от Чипкиной лодки и, как в морском театре, могли как на ладони наблюдать всю картину: с утра Чипка был очень активен - ловил тарань, махая руками, как мельница (когда у тебя четыре удочки-дергалки, на которые постоянно клюет, руки после такой рыбалки горят огнем), командовал своими напарниками, матеря их на чем свет стоит - не так ловят, не туда кидают, проливают мимо стакана. С первыми же жаркими лучами солнца Чипка утихомиривался, бурчал на напарников все реже и тише, а потом и вовсе исчезал с горизонта. "Чипка спать улегся", - комментировал дед. Однажды лодка с Чипкой сотоварищи перевернулась на наших глазах - их матюкающиеся головы долго торчали из воды, как поплавки, пока съехавшиеся со всех сторон на помощь рыбаки помогали поставить лодку назад на воду.
В другой же раз мы наблюдали следующее представление Чипкиного театра: как обычно, после фазы утренней гиперактивности, Чипка напился и скрылся в лодке - улегся спать; но какое-то время спустя он вдруг вновь объявился - вскочил солдатиком, встал у борта и принялся расстегивать ширинку, чтобы помочиться в море. Стоял он, упираясь коленями в борт, и угол наклона Чипки к морю постепенно становился все более угрожающим. "Упадет", - спокойно сказал дед, когда Чипка еще стоял с небольшим уклоном, как Пизанская башня. "Точно упадет", - сказал дед с беспокойством, когда Чипка уже наклонился над бортом, как Майкл Джексон в клипе "Smooth Criminal", градусов под сорок пять. И, секунду спустя, Чипка нырнул в воду вниз головой, почти не подняв брызг, как Грег Луганис в своем лучшем олимпийском прыжке, и зацепившись за борт лишь щиколотками. Чипкин напарник (в тот раз у него был всего один подручный), как ни в чем ни бывало продолжал ловить рыбу, наживляя и закидывая удочки (он тоже был пьян). Лишь после того, как рыбаки с соседних лодок начали кричать: "Хватай!", "Тащи, блядь!", "Доставай!", он неторопливо закинул удочку, после чего встал, схватил Чипку за ноги и потянул вверх - Чипка был мужчиной мелкой комплекции, напарник его - здоровым бугаем, но вы когда-нибудь пробовали поднять даже небольшого человека за щиколотки? С минуту "бугай" держал Чипку перед собой в вытянутых руках, как большой цирковой атлет, исполняя номер, держит своего маленького напарника - Чипкина голова оставалась под водой, лишь изредка появляясь на поверхности, когда "бугай" делал рывок в попытке поднять Чипку вверх под прямым углом - Чипка выгибал шею лебедем, хватал ртом воздух, булькал и выплевывал воду вместе с проклятиями, после чего "бугай" снова окунал его головой в воду. "Утопит", - сказал дед, - "ей богу, утопит". "Утопишь!" - кричали рыбаки с соседних лодок. - "Утопишь, блядь!", "Кидай его!", "Пусти!", "Брось ноги, блядь!" Прошло не меньше минуты, пока бугай внял призывам и отпустил Чипку - тот скрылся под водой и через секунду вынырнул, изрыгая из себя все возможные в мире ругательства.
Поэтому никого не удивило, когда спустя несколько лет дядя Коля Кирьякулов по прозвищу Шпак, известный брехун и сплетник, разнес по селу весть о том, что Чипка утонул - слишком достоверно выглядело это известие. Со слов дяди Коли Шпака выходило, что кто-то из Чипкиных подельщиков выплыл из моря и заявил, что они с Чипкой, как обычно, перевернулись, и он выбрался вплавь, а Чипка бесследно скрылся в пучине волн. Через два дня после этого события, мой дед стоял у ворот нашего дома и вдруг увидел идущего по улице Чипку, живехонького. Тот радостно улыбнулся в ответ на приветствие и сообщил, что он уже в курсе того, что утонул (он уже прошел мимо двора дяди Коли Шпака и прочих соседей, которые сообщили ему эту новость). Оказалось, что Чипка выплыл чуть поодаль от своего напарника, ближе к Змеинке, и, вместо того, чтобы идти домой, пошел в соседнее село - Урзуф, где два дня гулял на чьей-то свадьбе.
Умер Чипка, сидя у себя дома перед телевизором, когда смотрел бразильский сериал "Рабыня "Изаура".
- Почта и школа -
С нетерпением ожидая каждый день свежий "Советский спорт", я поминутно заглядывал в пустой ящик и, завидев вдалеке почтальоншу (ее фамилия была Курочка), радовался и забирал у нее газеты и письма (тогда люди писали много бумажных писем, и мы часто их получали, не только от родственников - когда вы сдаете комнаты отдыхающим, у вас появляется много знакомых; некоторые из писем даже предназначались мне - я переписывался с парой девчонок из отдыхающих) прямо из рук. Я тогда думал: "Каково этой почтальонше Курочке багать каждый день по всему селу разносить газеты!" Сейчас я бы сам с удовольствием разносил газеты - одного часа хватит, пожалуй, чтобы обойти все село, сунув каждому газеты в ящик.
Уже вижу здание почты, где когда-то сидела та самая почтальонша Курочка (она была теткой неприветливой, и ее у нас не очень любили - подозревали, что она открывает и ворует посылки, может, и зазря - эти посылки могли где угодно вскрывать, страна была большая). Почта располагалась в старейшем на селе доме - из красного кирпича; он принадлежал еще помещику Юрьеву, который жил здесь до революции (годом основания села считается 1912-й и, полагаю, это единственный дом, оставшийся с того времени; тогда, кроме помещика Юрьева, в этих краях, кажется, жила всего лишь одна семья, да и то не на месте нынешнего села, а дальше - на Змеинке; фамилия их была Морозы и место называлось - "хутор Морозы". В годы моего детства уже никакого "хутора Морозы" не было в помине, но я знал название - рыбаки употребляли его, засекая береговую примету на том месте, где он когда-то был; они называли ее - "МорозЫ", с ударением на конце).
Здание почты совсем маленькое (если этот дом когда-то и принадлежал помещику Юрьеву, то жила в нем, скорее всего, его экономка) - там всего две комнаты: в одной, перегороженной, как водится на почтах, пополам прилавком, сидела почтальонша Курочка и выдавала посетителям корреспонденцию, принимала телеграммы и денежные переводы, продавала марки, конверты и открытки; в соседней же комнате стоял стол, за который посетители могли присесть и что-нибудь написать (например, поздравление на новогодней открытке). Я любил ходить на почту, когда меня за чем-нибудь посылали - здесь было немного людей даже летом (редкий отдыхающий забредал сюда с желанием купить марку и конверт - часто ли люди пишут письма с моря?); к тому же, вы знаете мою любовь к тетрадям - наверное, она распространяется на всю канцелярию в целом: почты по всей стране, хоть в столице, хоть у Курочки в селе, одинаковы - там всегда разложены газеты, журналы, марки, конверты, открытки, можно купить тетрадь, карандаш и ручку, иногда даже перьевую, и чернила к ней. Одни лишь слова - "канцелярские товары" или "писчебумажный магазин" вызывали у меня прилив эмоций. Если бы я жил в старые времена, при царском режиме, я бы, наверное, с удовольствием работал тем, кого там больше всего притесняли, судя по чеховским рассказам - каким-нибудь чиновником мелкого ранга, чернильной душой, весь мир которого сводится к переписыванию бумажек.