И вот, наконец, появлялся демиург, царь и бог пионерлагеря "Волна" - киномеханик, горбатый карлик с вьющимися русыми кудрями, как у Садко или Иванушки-дурачка в русских сказках, и злобным лицом (а какое еще лицо могло быть у горбатого карлика?). Он приезжал на специальной машине (их называли "инвалидки"), хромая и перекатываясь с ноги на ногу, тащил в кинобудку весь свой скарб - круглые жестяные коробки с кинопленкой, и, спустя пять минут, начинал сеанс. Показывал горбун из месяца в месяц и из года в год одно и то же: фильмы "Москва-Кассиопея" и "Отроки во Вселенной" - это фильмы про советских школьников, которых зачем-то отправили в космос. Наверняка, были и другие фильмы, но я их не помню. Во всяком случае, "Москву-Кассиопею" и "Отроков во Вселенной" карлик точно показывал каждой смене пионеров в течение десяти лет. Можно быть уверенным, что ни один человек, прошедший через лагерь "Волна", не остался неохваченным этими произведениями искусства.
В конце каждой смены, в последний перед отъездом пионеров вечер, в лагере устраивали прощальный пионерский костер. "Королевская ночь" - как однажды пафосно назвал это мероприятие друг моего детства Сережа Кипиш. Он имел в виду древнюю пионерскую традицию - в последнюю ночь полагалось ставить жирную сексуальную точку в романтических отношениях, которые могли возникнуть между пионером и пионеркой в течение смены; если же сексуальная точка была поставлена задолго до последнего костра (например, в середине смены проходило, на мой вкус, куда более сексуальное пионерское мероприятие - "Праздник Нептуна", во время которого пионеры раскрашивались чертями, пионерки же - русалками, и на некоторых из этих русалок, с золотыми волосами и нагими ногами, разрисованными голубыми волнами, нельзя было смотреть без содрогания всех чувств), такие отношения следовало углубить, развить и укрепить. Можно сказать, что этот обряд сильно эволюционировал с тех пор, как пионеры сидели вокруг костра с какой-нибудь коммунистической "звездой" (писателем Горьким, космонавтом Гагариным или африканским людоедом Бокассой), позируя для фотографов "Пионерской правды" и вдохновляя художников-соцреалистов. В описываемое мной время пионеры, дождавшись, когда посредине футбольного поля разгорится огромный костер, годящийся на то, чтобы спалить все чучела Перуна от Сяна до Дона, и хоть ненадолго застит глаза вожатым и другим лагерным надсмотрщикам, рассредотачивались парочками по беседкам, кустам, лавочкам и прочим укромным местам, чтобы поскорее лишиться девственности.
В одну из таких "королевских ночей" Сережа Кипиш присоединился к массовой сексуальной оргии, после чего отсидел больше десяти лет за групповое изнасилование (даже привыкшие к отсидкам своих родственников и соседей односельчане считали Сережу жертвой вопиющей несправедливости - никто не верил, что маленький рахитичный Сережа Кипиш, похожий на вечного десятилетнего мальчика и, по слухам, остановившийся в своем половом развитии в том же возрасте, мог принимать хоть какое-то активное участие в упомянутом мероприятии - так, рядом постоял; десять лет за просмотр чужой оргии - наказание выглядело невиданно чрезмерным).
- В центре -
Выпив три литра вина, я остался трезв, как говорят - "ни в одном глазу", и даже слово "повеселел" не слишком подойдет в моем нынешнем положении, скорее - расслабился. А потому я плюнул на конспирацию, полагая, что теперь уже все равно - и направился прямиком в центр.
В центре было несколько питейных заведений, одно хуже другого - для их описания не придумали лучшего слова, чем "шалман". Я выбрал самое дальнее из них - то, что находилось в помещении бывшего пивбара. Заведение это не имело названия и представляло собой ресторанный комплекс, состоящий из прилавка с выпивкой и скудным набором харчей и большой площадки (вытоптанной в пыли ногами посетителей) со столиками. От внешнего мира мира шалман отделяла железная решетка. Мне было отрадно наблюдать, что ни одно из заведений в центре ни чуточки не изменилось за последние двадцать лет - я знал хозяев каждого из них, это были люди твердых убеждений, не подверженные сиюминутным веяниям, и вкусы их не менялись, равно как и вкусы их клиентов. Шалман же, в котором я уселся, был точно таким же и сорок лет назад - тогда, в 70-е, здесь был пивбар, только с высокими "стоячими" столиками, а на решетке висел огромный плакат с изображением зайца с морковкой в руке и надписью: "Пейте морковный сок!" (эти плакаты с зайцем из мультфильма "Ну погоди!" были общим местом в "совке" 70-х, они висели везде, радуя детский глаз; точно так же меня, помню, радовал плакат, висевший на гастрономе в моем родном поселке Першотравневое - на нем были изображены две пляшущие коровы, а подпись гласила: "Пейте дети молоко, будете здоровы!") Никогда в том пивбаре не было никакого морковного сока, но зато в деревянной бочке были сушеные бычки, которых давали под пиво задаром, а потом стали брать десять копеек за десяток.
"Что будете заказывать?" - спросила меня подошедшая девушка-официантка, что было небольшим отличием - когда я здесь сидел в последний раз, официантка спросила нас с Вовкой Кабачком: "Че надо?"
Да, в последний раз я сидел здесь с Вовкой Кабачком лет десять назад. Я тогда точно так же шел по селу и увидел Вовку - он полулежал у своего двора на лавочке (той самой, на которой всю жизнь просидел его дед - кум Тито Ивахненко) и медитировал, глядя на разбросанные у его ног мусорные ведра. До этой встречи мы не виделись, пожалуй, с самой школы - Вовка служил в армии, а потом сидел в тюрьме за квартирную кражу (он почти не изменился внешне - в детстве Кабачок был похож на известного актера Скляра, который пел по телевизору популярную песенку: "На недельку до второго я уеду в Комарово", такой же был весельчак, затейник и живчик; сейчас же он походил на слегка постаревшего актера Скляра в роли человека после отсидки, но живости в нем поубавилось, вернее сказать - вообще не было в нем никакой живости, сидел он будто вампирами покусанный).
Мы поздоровались и решили пойти в центр выпить водки - сели в этом же кафе, где девушка-официантка спросила нас: "Че надо?" Мы заказали бутылку водки и по два пирожка с картошкой - хотя Кабачок мягко настаивал, что ему хватит и одного. Пили водку и беседовали ни о чем - Вовке в самом деле хватило одного пирожка; он отламывал от него маленькие кусочки и запихивал их в рот, медленно пережевывая и кривясь, будто он ест толченое стекло. Потом мы заказывали еще водки, к нам подсаживались какие-то девушки, узнавали в Кабачке бывшего сидельца (Вовка был без рубашки, и все могли рассмотреть его татуировки - "Jedem das Seine" было написано у него между ключицами), задавали вопросы и выпивали вместе с нами - и весь вечер Кабачок отламывал и кушал маленькие кусочки от единственного пирожка. Когда мы прикончили вторую бутылку водки, я спросил Кабачка, заказать ли еще? Вовка вздохнул и ответил: "Да нет, наверное, хватит". Мы встали и ушли, оставив на столе один недоеденный пирожок. А две недели спустя Вовка Кабачок умер.
Вы уже, наверное, догадались, что я люблю всякий причудливый символизм - и нет ничего удивительного в том, что в этот раз я тоже заказал бутылку водки и два пирожка, добавив к ним, правда, пакет томатного сока.