Комиссар размышлял как бы абстрактно. Как бы просто так. Между прочим как бы. Он был, понятно, не трусливым человеком, однако все же ему хотелось думать, что ЭТОГО не было вовсе.
Но тут ОНО началось.
Цветок с длинным стеблем начал поворачиваться прямо в горшке. Было совершенно очевидно, что он кого-то высматривает. Комиссар даже знал, кого именно.
Тень цветка медленно поворачивалась по потолку. Фиолетовые листья начали вытягиваться, словно шупальцы неведомого зверя.
Комиссар вжался в стену, выхватил из кобуры пистолет.
«Стрелять в цветок?.. Глупость… Глупость…»
Листья шарили в полутьме — так слепой разрывает руками пространство в поисках чего-то осязаемого, твердого.
Наконец, танец цветка закончился, и Гард увидел, что все листья направлены на него. Прямо на него.
«Может, они стрелять начнут… Глупость… Глупость… Цветы не умеют стрелять… Им нечем стрелять…»
Над головой комиссара погасла лампочка ночника. Номер погрузился во тьму. Лишь безразличные ко всему огни реклам вспыхивали и гасли в черном проеме окна, бросая на потолок, разумеется, красно-кровавый отсвет.
Цветок начал светиться — легким фиолетовым светом.
«Чего я жду? Подойти, посмотреть…»
Гард встал. Сделал шаг к подоконнику. Еще. Еще. И понял, что дальше идти не может: от цветка исходит непонятная энергия, от воздействия которой сердце Гарда начало бешено колотиться, подниматься к горлу, будто ища выхода.
«Три смерти от разрыва сердца… Вот, значит, как…»
Фиолетовый свет разгорался все ярче, гуще, приобретая черный оттенок. И чем больше чернел цветок — тем бешенней колотилось сердце Гарда.
Комиссар потянулся к пистолету, не удержал его — пистолет бесшумно упал на ковер, и Гард понял, что теряет силы.
«Глупость… В меня стреляли десятки раз — и ничего… А тут погибнуть от какого-то паршивого цветка…»
Листьев уже не было видно. На подоконнике стоял черный шар. Пять минут назад это был милый цветок, сейчас — источник энергии такой сокрушительной силы, что бороться с ним человек был не в силах.
Гард упал на колени, чувствуя, что сознание вот-вот покинет его.
Цветок снова закрутился, пока наконец центр шара не очутился как раз напротив сердца Гарда.
«Я — мишень, по которой будет стрелять эта тварь. Идиоты! Опечатали соседний номер, а цветок принесли сюда — гуманисты проклятые! Я же видел, что цветок растет, когда ругался с дураком-префектом. Значит, он концентрирует человеческую злобу, питается ею. Энергия цветка — это энергия злобы, против которой человек безоружен… Нашей собственной злобой он стреляет в нас же самих… Я узнал разгадку, но никогда не смогу рассказать о ней…»
— Ты — сволочь зеленая! — заорал комиссар. — Гнусная зеленая скотина с фиолетовыми листьями! Я разгадал тебя, подлец, и я тебя ненавижу!
И вдруг шар вновь обрел очертания цветка, и начал тянуться вверх. ЭТО началось.
— Жрешь, скотина, мою злобу? Нравится? — кричал Гард. — Гнусный, отвратительный, мерзкий цветок, вздумавший победить человека!
Комиссару удалось поднять пистолет и выстрелить.
Пуля, ударившись о невидимую преграду, упала на ковер и прожгла в нем аккуратную, круглую дырку.
— Так, да? Так? — комиссар уже не кричал — шептал. — Я буду орать на тебя, пока ты не лопнешь. Если люди лопаются от злости, то цветы и подавно должны.
Гард кричал все ругательства, которые знал, — а знал он их, признаться, немало. Листья цветка начали было снова поворачиваться к комиссару, но потом будто забыли о нем. Цветок начал расти, он извивался по потолку, по стенам, но лопаться не собирался.
Никогда в жизни, ни до ни после ЭТОГО комиссару не приходилось кричать и ругаться несколько часов подряд. Но он понимал: стоит ему замолкнуть — листья повернуться к нему, и в сердце будет пущен такой заряд злобы, который не выдержит никто.
Наконец, шатаясь и не понимая, что делает и зачем, Гард подошел к горшку и… слегка толкнув, выбросил цветок на мостовую.
Вот ведь оно как. Пиршествуя, цветок потерял бдительность, и это стоило ему жизни. Известное дело: задумал серьезное предприятие — не надо обжираться.
Горшок упал на мостовую и разлетелся на сотни осколков. Комиссар вышвырнул в окно и стебель цветка, потом рухнул на кровать и заснул тем сном, которым всегда засыпают комиссары после того, как им удается распутать какое-нибудь очень сложное преступление.
А утром на мостовой цветка не было.
«Может он ушел?» — подумал Гард и рассмеялся нелепой мысли.