Менестерсво аброзаванийа
Прекас № 116 от 28 актибря 2005
(О риформи рускава йазыка)
Фсвязи с плановым сакрощением фенонсиравонийа аброзаваннийа и истественной ывалйуцыей рускава йазыка преказываю:
1. Фсе правела рускай арфаграфии и громатеки — в Бобруйск
2. Фсе учепники рускава йазыка и лейтеротуры — фтопку
3. Фсем учетилям рускава йазыка и лейтеротуры школ и вузов — выпеть йаду
4. Дольнейжее розвитее рускава йазыка паручить энстетутам НИИ… и НИИ…
5. Фсе пишут как им хочецца и пруцца
Менистр аброзаванийа, аццкий сотона ___________ /Удафф Ком/
Розйасненийа к прекасу № 116 по менестерству аброзаванийа
1. Первый нах и НИИ…
Главный митадист окодемийи фелалагичиских ноук, Гоблин Гага
2. Каменты рулят
Преседатель каметета па культуре, ШурА
Ищем родственников. Срочно
Падонки осознали себя как сообщество, как особую культуру, что немедленно привело их и их исследователей к поиску корней. Поиск предшественников порой приобретает комические формы. Это происходит, когда в предшественники записываются, скажем, Петр I или Екатерина II, допускавшие орфографические неточности. Несколько ближе оказывается князь Сергей Оболенский, историю которого описывает Юрий Тынянов в романе «Кюхля» (он упоминается в Википедии). Тынянов приводит два письма, написанные Оболенским Кюхельбекеру, пока они вместе находились в заключении в Динабургской крепости. Вот две цитаты. Первая:
Узник писал:
«Дарагой сасед завут меня княсь Сергей Абаленской я штап-ротмистр гусарскаво полка сижу черт один знает за што бутто за картеж и рулетку а главнейшее што побил командира а начальнику дивизии барону будбергу написал афицияльное письмо што он холуй царской, сидел в Свияборги уже год целой, сколько продержат в этой яме бох знает».
Сосед был, видимо, веселый. Скоро на плацформе они свиделись. Сергей Оболенский был молодой гусар, совсем почти мальчик, с розовым девичьим лицом, черными глазами и небольшими усиками, и внешним видом нимало не напоминал скандалиста. Но он так озорно и ухарски подмигнул на гулянье Вильгельму, что тот сразу его полюбил и подумал с нежностью: «Пропадет, милый».
Часовой переносил записки. «Письма» князя, написанные необычайным языком, приносили Вильгельму радость и как-то напоминали детство или Лицей.
И вторая:
Князь написал Вильгельму:
«Дарагой мой друг. Не забуду тебя ни за што холуев и тиранов завсегда презираю што держат такую душу как ты милой в яме. Што нужно передать друзьям и родным все исполню. Эх душа моя, хоть день бы с тобой на воле провели, я б тебя живо растармашил бы. Агарчаюсь што не знаю свижусь ли я с тобой, дружок бесценной. Имею честь быть
Здесь действительно имеет место не только нарушение традиционной орфографии, но и игровой характер этих нарушений. На игровой характер, по крайней мере, намекают фразы Сосед был, видимо, веселыйи «Письма» князя, написанные необычайным языком, приносили Вильгельму радость и как-то напоминали детство или Лицей.Однако речь идет всего лишь о фонетическом письме, по-видимому сознательно — ради шутки — используемом образованным человеком. Иначе говоря, Оболенский пишет, как слышится.
Еще более близким, более глубоким и отчасти поразительным оказывается сближение жаргона падонков с заумью. Термин заумь(или заумный язык) был придуман Велимиром Хлебниковым и подхвачен другими футуристами и близкими к ним кругами, например Левым фронтом искусств (ЛЕФ). Заумь возникла в начале 1920-х годов и декларировалась как особый язык литературы, но в действительности конечно же языком не являлась. Речь шла о направлении, состоящем из разного рода литературных экспериментов с языком, то есть из модификаций («переделок») русского языка с целью достижения определенного художественного эффекта. Одной из целей было разрушение привычного фонетического (реже графического) облика, чтобы избавиться от привычного «бытового» значения слова. Важной была и идея самостоятельного формирования смысла через фонетический образ. Хлебников, экспериментируя с языком в одном из программных произведений «Зангези», фактически порождал значения звуков и букв. Хорошо известно стихотворение Алексея Крученых, демонстрирующее этот принцип:
Или Велимир Хлебников:
И еще Хлебников из «Зангези»:
К этим экспериментам мы еще вернемся, но видно, что и здесь аналогия с языком падонков весьма условна. Однако эксперименты с заумью не были чем-то единым и цельным, и некоторые из этих экспериментов представляют для сопоставления значительно больший интерес.
Самым удивительным является сближение жаргона падонков с творчеством Ильязда (псевдоним Ильи Михайловича Зданевича), известного деятеля грузинского, русского, а позднее и французского авангарда. Как и многие авангардисты, он экспериментировал с заумью, но с сегодняшним днем оказался неожиданным образом связан более других. И причиной этому стала написанная им пьеса. Здесь лучше обратиться к работам немецкого слависта Манфреда Шрубы, написавшего сначала словарь «Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890–1917 годов» (Москва: НЛО, 2004), а потом и дополнения к нему. [32]
В «Дополнениях к словарю „Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890–1917 годов“» он пишет о «Бескровном убийстве», литературно-художественной группе футуристической ориентации, существовавшей в 1914–1918 годах в Петрограде и издававшей одноименный рукописный гектографированный журнал. В 1915–1916 годах вышло около десяти номеров с названиями, отсылающими к экзотическим местам или к войне, в том числе и «Албанский выпуск». Ильязд принадлежал к этой группе, но познакомился с журналом только в 1916 году:
И. М. Зданевичу, прибывшему осенью 1916 г. с фронта в Петроград, очень понравился экспериментальный журнал друзей; на основе «Албанского выпуска», в котором высмеивалась книга Янко Лаврина «В стране вечной войны. Албанские эскизы» (Пг., 1916) с ее предрассудками, панславянскими идеями и мегаломанией автора, Зданевич написал заумную пьесу «Янко крУль албАнскай» (Тбилиси, 1918), поставленную 3 декабря 1916 г. в мастерской М. Д. Бернштейна.
32
«Дополнения к словарю „Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890–1917 годов“»//НЛО, 2006, № 77. (magazines.russ.ru/nlo/2006/77/sh45.html)