Похоже, наступает момент, когда последствия уплотнительного градостроительства трех последних пятилеток становятся очевидны уже и самым благодушным, на все согласным избирателям. Охрана памятников - лишь небольшая часть тяжкой глобальной проблемы. Есть и гораздо более ощутимые для города сферы, в первую очередь, конечно же, транспорт. Те, кто не имеет возможности стоять в перманентных дорожных пробках, давятся в метро, а пешеходы с большим трудом пробираются по глухо запаркованным тротуарам. Все большее число горожан сознает, что дальше будет только хуже. Посмотрите, к примеру, на целый ряд строящихся 40-этажных корпусов, вытянувшихся вдоль без того проблемной Беговой улицы. Что станет с Третьим кольцом, когда все они будут сданы в эксплуатацию? Инженеры-градостроители чешут репу: «Будем развивать метро. Что вы хотите, такова плата за проживание в мегаполисе…» Кстати, новый генплан предполагает строительство 30 станций метро только в ближайшие четыре года. Существующие линии будут тянуться дальше горизонта - в Новокосино, Новопеределкино, Жулебино. При этом строительство второй кольцевой линии запланировано лишь к 2025 году… Раньше или позже городским властям придется либо признаться в том, что Москва утратила контроль над глобальными градостроительными процессами, либо в том, что городу есть с кого спросить за непоправимые ошибки совсем недалекого прошлого.
Недавно я, кажется, понял, в чем состоит принципиальная разница между так называемыми «охранителями» и так называемыми «обновителями» города. Дело не только в том, что это продолжение старого противостояния физиков и лириков, экологов и урбанистов, пассеистов и певцов прогресса. Дело именно в отношении к тому, что принято называть «дальнейшим развитием города» - правда ли это развитие? Или стремительная деградация, которая, без сомнения, также является одной из форм прогресса? Итоги Хитровского противостояния - какими бы они ни были - позволят продолжить обсуждение основного вопроса сегодняшней московской философии на принципиально новом уровне.
Великолепный Мариенгоф
Памяти «забытого поэта»
Захар Прилепин
Мариенгоф с поклонницами. Москва. 1927-1928
В 1997 году столетие со дня рождения Анатолия Мариенгофа забыли. В прошлом году 110-лений юбилей тем более не заметили.
Следующий юбилейный год, связанный с именем Мариенгофа, невесть когда будет. Поэтому я взял на себя смелость отметить две симпатичные даты, связанные с его творчеством.
Первая книжка Мариенгофа - «Витрина сердца» - вышла в 1918 году - вот вам 90 лет дебютному сборнику его стихов. А в 1928 году увидел свет самый известный (и лучший) роман Мариенгофа «Циники» - значит, нынче 80 лет его первой публикации. Чем не повод поговорить о хорошем человеке.
***
О Мариенгофе хочется сказать - великолепный. Тогда его имя - Великолепный Мариенгоф - будет звучать, как название цветка.
Мариенгоф похож на восклицательный знак, удивителен самим фактом своего присутствия в чугунные времена. Вижу, как лакированные ботинки вечного денди отражают листву, трость брезгливо прикасается к мостовой.
Снисходительная полуулыбка, изящная ирония, ленивый сарказм. Оригинальность - во всем. Мариенгоф даже умер в день своего рождения.
В божественном балагане русской литературы Анатолий Мариенгоф - сам по себе.
Нет никаких сомнений - он друг Есенина. Более того, Мариенгоф - самая важная личность в жизни Есенина. Тем не менее «друг Есенина» - не определение Мариенгофа. Скорее примечание к биографиям двух писателей.
Вражда поэтов была и, пожалуй, осталась общим местом «есенианы» определенного, почвеннического толка. Но есть куда больше оснований к тому, чтобы дружба поэтов стала предметом восхищения.
О том, как они жили, как создавали «Эпоху Есенина и Мариенгофа» (название неизданного ими сборника), как ссорились и мирились, что вытворяли и как творили - обо всем этом стоит писать роман. Несмотря на то, что Мариенгоф однажды написал об этом сам. Без вранья.
Имажинизм - место встречи Есенина и Мариенгофа в поэзии - явился для них наиболее удобным способом отображения революции и мира вообще.
Поэты восприняли совершающееся в стране, как олицетворение основного принципа имажинизма: подобно тому, как образ в стихах имажиниста скрещивает чистое с нечистым, высокое с низким, с целью вызвать у читателя удивление, даже шок - но во имя постижения Слова и Духа, так и реальность земная замешала чистое с нечистым с целью через удивление и ужас привести - согласно Есенину и Мариенгофу - к стенам Нового Иерусалима.