- Сравните с Нью-Йорком.
Мистер Парэм ответил не сразу.
- Нью-Йорк - другое дело.
Поразмыслив немного, степенный господин сказал, что это, конечно, верно, однако...
Сэр Басси встретил мистера Парэма самой обаятельной своей улыбкой и предложил "садиться, где ему будет угодно". Несколько минут он еще поддразнивал одну из хорошеньких подмалеванных девиц, которая надеялась в Лондоне поиграть в "настоящий" теннис, а потом погрузился в свои мысли. Один раз у него ни с того ни с сего вырвалось: "Поди ты!"
Завтрак этот ничем не походил на спокойную упорядоченность завтраков в Вест-Энде. Прислуживали трое или четверо молодых лакеев, проворных, но отнюдь не величественных, в белых полотняных куртках. Подавали пудинг с мясом и почками, ростбиф, и перед каждым прибором - на американский манер - стояла тарелочка с сельдереем, а буфет был заставлен холодным мясом во всех видах, фруктовыми тортами, а также всевозможными напитками. На столе стояли сосуды с вином, похожие на чаши. Мистер Парэм рассудил, что скромному ученому и джентльмену пристало пренебречь винами плутократа, и взял кружку пива. Когда с едой покончили, половина гостей разошлась, скрылась и элегантная секретарша, которая уже стала казаться мистеру Парэму заслуживающей внимания, а остальные перешли вместе с сэром Басси в просторную гостиную с низким потолком, где их ждали сигары, кофе и ликеры.
- Мы поедем с лордом Тримейном играть в теннис, - хором объявили хорошенькие племянницы.
"Неужели это лорд Тримейн!" - подумал мистер Парэм и, заинтересовавшись, снова поглядел на толстяка. Как-никак бывший член Центрального суда по уголовным делам.
- Если после такого завтрака он станет играть в теннис тяжелыми мячами и тяжелой ракеткой, его хватит удар, - сказал сэр Басси.
- Вы не знаете, сколько пищи я способен поглотить, - ответствовал шарообразный джентльмен.
- Выпейте коньяку, Тримейн, выпейте основательно, - предложил сэр Басси.
- Коньяк, - сказал Тримейн проходящему мимо слуге, - двойную порцию коньяка.
- Откройте для его светлости бутылку повыдержаннее, - распорядился сэр Басси.
Итак, это и в самом деле лорд Тримейн! Но как его разнесло! Мистер Парэм уже преподавал в университете, когда впервые увидал лорда Тримейна, на редкость стройного юношу. Он появился в университете, а потом был отчислен. Но то недолгое время, что лорд пробыл в его стенах, он вызывал всеобщее восхищение.
Племянницы с Тримейном отбыли, и сэр Басси подошел к мистеру Парэму.
- Вы заняты сегодня днем? - спросил он.
У мистера Парэма не было никаких неотложных дел.
- Поедемте поглядим картины, - предложил сэр Басси. - Есть у меня такое желание. Не возражаете? Вы как будто знаете в них толк.
- Картин такое множество, - с любезно-снисходительной улыбкой ответил мистер Парэм.
- Мы поедем в Национальную галерею. И к Тейту, пожалуй. Академия [имеется в виду ежегодная выставка Лондонской Академии художеств] тоже еще открыта. А если понадобится, и к торговцам заглянем. В общем, осмотрим все, что успеем до вечера. Я хочу получить общее представление. И послушать, что вы обо всем этом скажете.
Пока "роллс-ройс" стремительно и плавно мчал их на запад по оживленным улицам Лондона, сэр Басси пояснил, чего, собственно, он хочет.
- Хочу поглядеть на эту самую живопись, - сказал он, подчеркнув слово "поглядеть". - Про что она? И для чего? Откуда она пошла? И какой в ней толк?
Уголок рта у него опустился, и он вперил в лицо собеседника странный взгляд - враждебный и вместе с тем просительный.
Мистер Парэм предпочел бы заранее подготовиться к этой беседе. Он не повернул головы, предоставив сэру Басси созерцать свой профиль.
- Что есть искусство? - произнес он, стараясь выиграть время. - Сложный вопрос.
- Не искусство, просто картины, - поправил сэр Басси.
- Это и есть искусство, - возразил мистер Парэм. - Искусство по самой природе своей. Единое и неделимое.
- Поди ты, - негромко вымолвил сэр Басси и весь обратился в слух.
- Это своего рода квинтэссенция, я полагаю, - пустил пробный шар мистер Парэм. Он неопределенно повел рукой - за эту привычку студенты в свое время дали ему пренеприятное и несправедливое прозвище "Пятерня". Ибо на самом деле руки у него были на редкость хороши. - Художник как бы делает выжимку красоты и прелести из жизненного опыта человека.
- Вот это мы и посмотрим, - перебил его сэр Басси.
- И запечатлевает это. Сохраняет для вечности.
Поразмыслив, сэр Басси снова заговорил. Говорил он так, словно поверял мысли, которые давно уже его мучили.
- А эти художники нам малость не втирают очки? Я подумал... на днях... вот когда вы говорили... Просто пришло в голову...
Мистер Парэм покосился на него.
- Нет, - сказал он неторопливо и рассудительно, - не думаю, чтобы они _втирали нам очки_. - Последние слова он слегка подчеркнул, чуть-чуть, так что сэр Басси и не заметил.
- Ладно, поглядим.
Так странно начался этот странный день - день в обществе варвара. Но бесспорно, как выразился Себрайт Смит, этот варвар был "одним из наших завоевателей". От этого варвара нельзя просто отмахнуться. У него хватка бульдога. Мистер Парэм был застигнут врасплох. Чем дальше, тем больше он жалел, что не имел возможности заблаговременно подготовиться к навязанной ему беседе. Тогда он заранее подобрал бы картины и показал их в надлежащем порядке. А теперь пришлось действовать наудачу, и вместо того, чтобы вести бой за искусство, за его волшебство и величие, мистер Парэм оказался в положении полководца, вынужденного сражаться с врагом, который уже ворвался в его лагерь. Где уж тут излагать свои мысли стройно и последовательно.
Насколько мог понять мистер Парэм по отрывочным и безграмотным речам сэра Басен, он был настроен пытливо и недоверчиво. Он оказался человеком крайне неразвитым, но обладал при этом недюжинным природным умом. Как видно, на него произвело впечатление, что все умные люди, люди со вкусом глубоко чтят имена великих живописцев, и он не понимал, почему их вознесли так высоко. И хотел, чтобы ему это объяснили. Его явно одолевало любопытство. Сегодня его занимали Микеланджело и Тициан. А завтра, быть может, он станет расспрашивать о Бетховене или Шекспире. Авторитеты не внушали ему никакого почтения, он их не признавал. О величии искусства с ним приходилось говорить так, словно оно не заслужило признания и восторгов многих поколений.
Сэр Басси так уверенно и стремительно поднялся по лестнице Национальной галереи, что мистеру Парэму подумалось, уж не побывал ли он здесь раньше. Первым делом он направился к итальянцам.
- Ну, вот и картины, - сказал он, проносясь по залам, и немного замедлил шаг лишь в самом большом. - Очень даже интересные и занятные. Почти все. Многие очень ярки. Могли бы быть и поярче, но глаз, по-моему, ни одна не режет. Эти ребята, видно, малевали в свое удовольствие. Все это так. Я бы не прочь понавешать их в Карфекс-хаусе, да и сам бы не отказался немного помахать кистью. Но когда меня начинают уверять, будто тут кроется что-то еще, и эдак молитвенно понижают голос, словно эти самые художники знают что-то особенное о царствии небесном и теперь открывают нам секрет, тут я вас не понимаю. Хоть убей, не понимаю.