— В конце концов, вы проделали хорошую работу.
— Этого нельзя отрицать, — добавил Пети. — Хорошая работа.
Я отправился спать в тот же отель, в котором останавливался сразу по прибытии, но на этот раз ни огни, ни сумасшедшее движение на улицах не произвели на меня прежнего впечатления. Завтра в полдень я сяду на самолет и вернусь в Париж, а сейчас единственное, чего я страстно желал, — побыть одному. Я не смел думать об Омайре. У меня было абсурдное ощущение, что если я это сделаю, если разрешу себе мечтать о ее приезде и возможной счастливой жизни, все рухнет. Моя судьба некоторым образом была в руках незнакомки. Единственное мое срочное и необходимое дело — выспаться.
После того как двух других товарищей по несчастью высадили у дверей их гостиниц, профессор Гисберт Клаус остался наедине с Чжэном, который предложил ему помочь собрать личные вещи. Действительно, Чжэн послал кого-то в «Кемпински» с приказом войти в номер, положить все в чемодан и снова выйти, не привлекая внимания, так, чтобы профессору не нужно было возвращаться в отель. Так и произошло. Встреча с агентом должна была состояться на парковке перед Лавкой дружбы, в достаточно надежном и людном месте; туда они и направились, как раз в тот час, когда небо начинало становиться матовым.
— Встреча назначена на шесть, профессор, — сказал Чжэн. — Мой агент с большим почтением проводит вас в аэропорт, а мне еще нужно кое-что уладить в городе.
— Вы были очень любезны и отважны, молодой человек, — ответил Гисберт Клаус. — Все мы так или иначе обязаны вам жизнью. — Он дотронулся до своей сумки, где лежала рукопись, и с пылающим сердцем добавил: — Не говоря уж о том, что филологическая наука и литература перед вами в огромном долгу.
Чжэн промолчал. Он был одним из тех людей, которые чувствуют себя неловко, выслушивая благодарность, даже заслуженную.
Они прибыли на парковку, и Чжэн остановил машину у кафе. Гисберт Клаус, казалось, нервничал, хотя, если разобраться в его внутреннем состоянии, его поглотила усталость — огромная усталость после такой эйфории. Наконец-то она у него. Он получил ее. Профессору не терпелось подняться в самолет и покинуть Пекин, поскольку только в тишине своего кабинета или в читальном зале библиотеки он мог, ни на что не отвлекаясь, предаться чтению захватывающего текста. Он будет скучать по Пекину, конечно. Он уже по нему соскучился, потому что чувствовал, что человек, который этой ночью собирался вернуться в Германию, — не тот, каким был несколько дней назад. Теперь он лучше знал жизнь. Он испытал нечто, что возвысило его и наполнило существование смыслом. Он сумел ответить на вызов, брошенный ему судьбой при чтении книги Лоти, получив удовлетворение, которое приведет в движение не только его пассивное чувство читателя, ценителя и обожателя книг, но и научную карьеру. Вывод, который сделал профессор, хотя еще и находился на уровне рабочей гипотезы, был следующим: нельзя игнорировать какую-либо одну сторону жизни с целью усилить и усовершенствовать другую, не обедняя всю жизнь в целом, а следовательно, и ту область ее, которую мы собирались возвысить. Он подумал, что нужно будет записать эту мысль в самолете и отточить, поскольку она может положить начало тетради размышлений о его новом понимании жизни, которую — кто знает? — возможно, со временем опубликует, использовав это самое название: «Тетрадь размышлений о новом понимании жизни».
Гисберт как раз раздумывал об этом, когда рядом остановился автомобиль. Чжэн вышел из джипа и поздоровался с невысоким человеком. Потом сделал знак профессору, чтобы тот подошел.
— Он отвезет вас в аэропорт, — сказал он. — Теперь мы можем попрощаться.
Гисберт Клаус колебался, обнять китайца или нет. В конце концов он предпочел сдержанное, но горячее рукопожатие.
— Я в долгу перед вами, Чжэн, — повторил он, кладя ему в карман одну из своих визитных карточек. — Когда вам что-нибудь понадобится, звоните по этому номеру.
Чжэн проследил, как автомобиль удаляется по проспекту по направлению к четвертому кольцу; теперь, когда все уехали, ему оставалось неприятное завершение банкета, то есть грязные тарелки и запачканные скатерти. Так было всегда. Его этому учили.
В машине агента, на заднем сиденье, был еще один человек, который — в целях безопасности, как объяснили Гисберту, — поедет вместе с ними в аэропорт. Профессор учтиво поприветствовал его, представился и вслед за этим принялся в последний раз рассматривать роскошные небоскребы. «Такими темпами Пекин станет, в конце концов, „Метрополисом“ Фрица Ланга, но в Азии», — подумал он. Через некоторое время они выехали на шоссе, прибавили скорость. Темнело. Холодный ветер поддувал в приоткрытое окно, и Гисберт подумал, что, прежде чем сдавать чемодан в багаж, неплохо было бы достать шарф.