Через некоторое время принесли аперитивы; я попросил бутылочку белого вина, Пети же продолжал читать свой «Фигаро». Я и не знал, что можно уделять столько внимания какой-то газете. Иногда я поглядывал на соседа украдкой, пытаясь рассмотреть, что же его так увлекло. Сначала это была передовая статья, в которой говорилось об опасности, которую представляет для Европы конфликт в Косово; потом он углубился в анализ падения курса евро. Затем стал читать умнейшее описание футбольного матча, который был сыгран со счетом 0:0. Черт возьми, какая скукота! Самое интересное, что периодически Пети доставал небольшую записную книжечку и делал записи, как будто при чтении ежедневной газеты в голове могут появляться какие-либо идеи.
После ужина, расслабившись от вина и пары стаканчиков виски на десерт, я решил завязать разговор.
— Простите, мсье Пети, — сказал я, — вы уже долго работаете в дирекции радиостанции?
— Всего два года. А вы? Давно стали журналистом?
Чудеса, подумал я, так и знал, что ликер и усталость наконец немного смягчат его суровость.
— Больше десяти лет, — ответил я, давая знак стюардессе, чтобы та принесла еще выпивки.
— А почему вы приехали во Францию? — спросил он, вытирая пот со лба. — Разве у вас на родине нет радиостанций?
— Ну конечно, есть.
— И что же?
— Все очень просто. Я живу в Париже и поэтому работаю здесь. Если бы я жил в Колумбии, то работал бы там.
— Все хотят жить во Франции, — возразил он. — И поэтому все так, как сейчас. Другими словами, все мы по уши в дерьме, понимаете? Франция не должна становиться пристанищем для всех бедняков мира.
— Я приехал сюда учиться и потом остался. Я не бедняк, остался, потому что мне здесь нравится.
— Ну конечно. А почему вы не вернулись в свою страну? Там вам не нравится?
— Многие вещи на родине меня бесят, но я езжу туда всякий раз, когда у меня есть возможность.
Подошла стюардесса с двумя пластиковыми стаканчиками, льдом и парой бутылочек «Джонни Уокер». Пети проворчал:
— Нужно, чтобы каждый жил в своей стране. Будет меньше проблем.
Наконец погасили свет, и начался фильм. Это был «Доктор Т. и его женщины» Роберта Олтмана с Ричардом Гиром и Хелен Хант. Она мне нравится, но Гира я просто не выношу. Так что решил еще немного почитать, а потом поспать. Мы прилетели в Гонконг на рассвете. Из иллюминатора я увидел блестящую гладь воды и несколько островов, окутанных густым туманом. Как только мы приземлились, Пети начал чертыхаться: «Проклятая жара». Он моментально вспотел. На рубахе под мышками проступили большие круги пота.
Кондиционеры в здании современного аэропорта работали с такой мощностью, что мне даже пришлось надеть пиджак.
Пети, только что прошедший таможню, обогнал меня, и, к своему удивлению (я-то решил, что он пошел ловить такси), я заметил, что нас встречают. Это был француз лет пятидесяти пяти, одетый в льняной костюм и белую рубашку с галстуком. Протягивая руку для пожатия, он пробормотал: «Жан-Пьер Гассо, — а потом добавил: — консул Франции». Черт возьми, меня впервые встречал в аэропорту дипломат. Этот Пети, должно быть, важная персона.
Потом мы поехали в город.
На меня произвели впечатление движение, гигантские неоновые вывески, большая влажность. Высоченные здания, облупившиеся от соленого морского ветра, вызывали чувство тревоги. Любой город, в который приезжаешь впервые, внушает беспокойство.
— Как прошел перелет? — поинтересовался Гассо.
— Нормально, — сухо ответил Пети, лишая меня возможности что-либо сказать.
Вскоре Гассо затормозил на довольно людной улице, и мы спустились к коммерческому центру, который оказался частью гостиницы. Отель назывался «Принц» и был весьма неплох, если судить по носильщикам у дверей, их ливреям и белым перчаткам, а также по той предупредительности, с которой они приняли наш багаж. Перед стойкой ресепшн Пети выхватил паспорт у меня из рук и пошел оформлять документы. Я взглянул на него с недоумением. Зачем он это сделал? Я взрослый человек, говорю по-английски и не в первый раз нахожусь за границей. Но я уже понял, что не должен задавать лишних вопросов.
— Поднимитесь принять душ, — предложил Гассо. — Через полчаса я буду ждать вас в кафе.
Номер был большой, из окна была видна часть города, а вдалеке — морской залив и ряд небоскребов. Да, Гассо тоже не был образцом жизнерадостности и общительности, но я оценил то, что он дат нам время для душа. Это по-человечески. Взглянув на телефон, я подумал: было бы здорово, если бы у меня был кто-нибудь, кому можно позвонить. Кто-то, кому можно сказать: «Я долетел хорошо, все нормально, не беспокойся». И тут же решил выбросить из головы мысли о Коринн.