Владелец лавки подошел к нему, предлагая помощь.
— Вижу, вы интересуетесь китайскими книгами, — сказал он. — Полагаю, что вы знаете наш язык.
— Немного, — скромно ответил Гисберт. — Я профессор Гамбургского университета и занимаюсь синологией.
— Вы ищете какую-то конкретную книгу?
Гисберт Клаус повторил свою просьбу, и владелец, спокойный пожилой человек с седыми волосами и улыбающимся лицом, пригласил его следовать за собой.
— Прошу вас, проходите, — сказал он, открывая дверь. — У меня есть еще одна комната для особенных книг. Или скажем лучше: для особых клиентов, каковым, полагаю, вы и являетесь.
— Очень любезно с вашей стороны так думать, — парировал Гисберт.
Это помещение было меньше, но лучше освещено, чем то, которое выходило на центральный дворик. Книги были аккуратно расставлены по полкам, и он с первого взгляда узнал некоторые из тех, что были в его библиотеке в Гамбурге, как, например, «Книга перемен», факсимильное издание шанхайского «Издательства древних книг», или «Словарь китайских легенд». Хозяин, проводя пальцем по корешкам (некоторые из них были обтянуты кожей), вытащил несколько томов и положил их на стол:
— Вот, это все, что я могу предложить вам из Ван Мина.
Нервы Гисберта напряглись до предела — «Книга измененных имен» в искомом издании. И другие книги тоже были ему знакомы — бесценные факсимиле изданий XVIII века: «Ирис и пена», «Дни на Востоке», «Осенняя песнь в полдень», «Числа». Прежде чем задать следующий вопрос и произнести «Сколько это будет стоить?», Гисберт быстро подсчитал, что он вообще может заплатить, и пришел к выводу, посоветовавшись со своим внутренним бухгалтером, что не более сотни долларов за том, что соответствовало четырем тысячам иен за пять книг. С этой цифрой в голове он решился задать вопрос.
— Какова цена этой книги? — сказал он, взяв в руки «Книгу измененных имен», так как знал, что легче будет торговаться по одной.
— Две тысячи иен, и они ваши, господин, — ответил хозяин, скрестив руки на животе.
— Две тысячи иен за эту?
— Нет, за все.
Сердце екнуло в груди профессора — это была действительно удача. Тогда он выждал еще секунду, молча, пока хозяин не заговорит.
— Вы мне нравитесь, профессор. Берите их за полторы тысячи. Вам завернуть?
— Да, пожалуйста.
Легкое чувство вины поднималось в нем, но Гисберт сжал челюсти, и оно пропало. Потом он спросил:
— Как вы думаете, возможно ли найти другие книги Ван Мина?
— Ну, можно попробовать, — ответил хозяин. — Разумеется, я не могу вам обещать «Далекую прозрачность воздуха», но сборники стихотворений, такие как «Туманный август» или «Золотая рыба», — вполне.
Гисберт посмотрел на него с любопытством.
— Как вы сказали?
— «Туманный август», — ответил хозяин, — или «Золотая рыба», в зависимости от того, что вам больше нравится.
— Нет, я имею в виду другую…
— А, «Далекая прозрачность воздуха», — хозяин произнес это вполголоса, потом подошел к окну и закрыл его. — Прошу прощения, но, если вы хотите поговорить об этой книге, лучше, чтоб нас не слышали. Она приносит несчастье.
— «Далекая прозрачность воздуха»? — переспросил Гисберт Клаус. — Какая редкость. Я никогда не слышал этого названия. Почему она приносит несчастье?
— Ну, это книга, которую мало кто знает. Это было последнее, что он написал перед смертью: он спился. Кажется, там затрагивается тема мистического путешествия через различные состояния усовершенствования начиная с нескольких озарений. Ее поздно опубликовали — рукопись появилась только в 1880 году. С нее сняли сто копий.
— Как интересно. — Гисберт достал блокнотик и записал название. — Ничего о ней не знал. Почему вы говорите, что эта книга приносит несчастье?
Старый букинист предложил Гисберту присесть. Он подал ему чашку, положил туда несколько листочков чая и налил кипятка из металлического термоса.
— Видите ли, эта книга была принята в качестве священной доктрины тайным обществом ихэтуаней.
— Боксерами? — спросил Гисберт Клаус.
— Да, так их ошибочно называют на Западе, — кивнул хозяин. — Однако, да. Они самые.
— И поэтому она приносит несчастье… — предположил Гисберт.
— Как вы знаете, это дело закончилось очень плохо. Восстание повлекло за собой разрушение Пекина и положило начало длительному периоду бесчестья для всех нас, оказавшихся на коленях перед иностранными державами.
— Знаю, — сказал Гисберт, — и поверьте, я стыжусь той темной роли, которую сыграла в этой истории моя страна.