— Кто этот другой? — спросил он.
— Колумбиец, — ответил Гисберт. — Полагаю, падре, ваше заточение вот-вот окончится. И надеюсь, мое тоже.
— Значит, это спаситель?
— Ну, — сказал профессор Клаус, — называть его так кажется мне чрезмерным. Я бы сказал проще: это человек, которого вы ждали.
— Хвала Господу! — произнес Жерар, вглядываясь в полумрак. — А что там происходит?
— Точно не знаю, — прошептал Клаус. — Полагаю, они пытаются прийти к согласию. И надеюсь, они сделают это прежде, чем придет кто-нибудь еще. Если это случится, для всех на складе не хватит места.
Латиноамериканцы заметили, что священник вышел из своего логова, и подошли ближе.
— Вы Режи Жерар? — спросил Суарес Сальседо.
— Да, это я, — ответил кюре. — А вы…
— Суарес Сальседо. Я пришел, чтоб вытащить вас отсюда.
Священник молча подошел и внимательно посмотрел ему в лицо. Он вглядывался в его лоб, глаза, рот. Очень медленно. Он осмотрел журналиста сверху вниз, не сделав ни жеста. В конце концов он сел.
— Это точно, — сказал Жерар. — Это вы. Я узнал ваше лицо. Идемте со мной, у меня для вас кое-что есть.
— Солнцезащитные очки посла? — спросил Суарес Сальседо.
— Именно! — воскликнул Жерар. — Наконец-то пришел человек, который понимает, о чем я говорю. Идемте. Господа, прошу извинить нас, мы покинем вас на минутку.
Жерар отвел Суареса Сальседо в свое убежище. Тем временем Нельсон пригласил Гисберта к окну, чтобы объяснить, о чем они говорили с колумбийцем.
— Сюда, вперед, пожалуйста, — сказал Жерар Суаресу Сальседо.
Священник украсил свое убежище рухлядью, которую нашел в помещении. Спал он на груде картона, а сбоку, на ящике поменьше, который исполнял функции ночного столика, стоял газовый фонарь.
— Сначала меня прятали в месте получше, где было больше света и открывался вид на город, — говорил священник, — но несколько недель назад перевезли сюда, здесь безопаснее.
Суарес Сальседо решил: не стоит объяснять священнику, что его обманули. Что в действительности в этом месте его удерживали те, кто не имел никакого отношения к французской католической церкви. Странно было, что у него не отняли рукопись.
— А кто перевел вас сюда?
— Честно сказать, сам не знаю, — признался Жерар. — Китайцы, я полагаю, но я их никогда не видел, так же как никогда не видел и тех, кто прятал меня раньше, с самого первого дня. Меня спрашивали о рукописи, но я только ответил, что она в надежном месте. Приказ преподобного Ословски был не отдавать ее никому, кроме вас. Даже ему самому. В любом случае никому, кто не знает пароля. Так он мне сказал.
— Так где же она?
— Подождите минутку.
Жерар снял свое одеяние, потом шерстяную кофту, наконец, фланелевую рубашку. Суарес Сальседо поморщился от отвращения, когда увидел металлический трос, впившийся в тело, запекшуюся кровь, помертвевшую кожу. Жерар начал снимать его, ни единым жестом не показав, что ему больно. За спиной оказался пластиковый пакет, запачканный запекшейся кровью и корками. Внутри находилась рукопись.
— Солнцезащитные очки посла! — воскликнул Суарес Сальседо, беря ее в свои руки.
— Я выполнил свою миссию, — откликнулся Жерар, — и теперь могу вернуться к моим молитвам, к работе в квартале и к чтению Евангелия.
— А что вы делали все это время? — спросил Суарес Сальседо.
— Молился в тишине, размышлял о своем заточении и об одиночестве, рассматривал рукопись и делал, под диктовку моих мыслей, некоторые заметки. Вызнаете, теперь, когда все кончено, я могу сказать вам, что стал другим человеком.
Суарес Сальседо увидел, что в конверте лежит еще что-то: маленькая тетрадка, на обложке которой он заметил надпись: «Человек, который прячется в сарае». Это были записи Жерара.
— Я могу их прочесть? — спросил он, открывая их.
— Оставьте их себе, пожалуйста. Эти заметки принадлежат рукописи, а не мне.
— Но это ваше.
— Нет, это только мысли, — сказал он. — Мысли приходят и уходят, они не принадлежат никому. Возьмите их себе, а после того как прочитаете, если вам это интересно, подарите их, уничтожьте… Делайте что хотите. Я возвращаюсь к Богу, это моя главная мысль.
Суарес Сальседо убрал конверт во внутренний карман своего пиджака. Потом он вышел наружу. Клаус и Нельсон Чоучэнь ждали его.
— Как вам наше предложение, профессор Клаус? — спросил Суарес Сальседо.
— Согласен. Теперь мы можем идти?
— Да, — сказал Нельсон Чоучэнь. — Пойдемте.
Падре Режи Жерар в последний раз с тоской окинул взглядом свое пристанище, и все заметили, что, несмотря на заточение и лишения, какой-то частью души он сожалел о том, что покидает это место. Остальные в молчании предоставили ему минутку, чтобы взять себя в руки, но, когда все уже собирались спускаться по лестнице через люк, какой-то голос на ломаном английском приказал остановиться.