Когда Виталик проснулся, оказалось, что Кирри уже нет, что уже за полдень, что спал он свернувшись под кухонным столом и что к спинке стула привязан изумрудно-зеленый газовый шарфик.
Виталик трясущимися руками отвязал его и, морщась, выкинул в форточку. Но шарфик, подхваченный ветром, не упал, а повис на ветвях старой липы, росшей под окнами. Шарф обмотался вокруг ветки и махал искрящимся хвостом, прекрасно заметный на фоне заснеженного дерева.
Судьба дерева тоже любопытна. Когда по весне снег сойдет, то все увидят, что многие ветви этой липы украшены использованными презервативами разнообразной расцветки и степени растянутости. Эти приборы выбрасывались из окон «едины» разными личностями, и вот — взошли, как озимые плоды странного свойства. Своего рода символ.
Публика огорчена и пристыжена каким-то сложным обстоятельством, будто бы не имеющим отношения к пьесе.
Так чувствуют себя люди, на глазах у которых поймали карманника или выиграли мильен.
Действие третье
Все декорации теперь знакомы. А вот и Хозяин — толстый волосатый мужчина, одетый в плавки. У него оплывшая книзу фигура штангиста, а на толстом брюхе — зигзагообразный шрам. У него огромная голова, которая кажется еще больше из-за спутанной долгой гривы светло-каштановых волос.
Хозяин — мэтр. Левиафан. Зубр. Мифологическое чудовище. Патриарх. Он — пионер ролевых игр, «Фидонета» и программист, помнящий еще, как резать дырочки на перфокартах. Он презирает «Виндоуз», особенно «-95», он работает только за «геркулесовским» монитором, его модем отлажен вручную, как револьвер ковбоя из столь любимого Хозяином вестерна.
Хозяин, оставшись без родителей полновластным владельцем московской квартирки, заскучал и населил ее нелепыми существами. Получился симбиоз. Обитатели квартиры, пригретые Хозяином, кормят его и обихаживают. И что немаловажно — развлекают.
Это длится уже много лет. Кто-то из постояльцев вышел «в люди», кто-то исчез навсегда. Но традиции соблюдаются. Среди них — преемственность поколений, сложная система взаимного презрения. Жители квартиры 1993-го года презирают жителей разлива 1995-го, а все они сообща будут презирать «малышей», образовавшихся у Хозяина в 1997-м. А юные вертопрахи, сохраняя субординацию и пиетет, втихаря, как мыши, подтачивают и ниспровергают предыдущие авторитеты.
— Хозяин не зря держится юнцов, — слегка приподняв верхнюю губу, говорит Ксанта. — Это помогает ему убить сразу несколько зайцев. Во-первых, он заслуженный пестун и повивальная бабка для семи или восьми поколений тусовщиков. А во-вторых, мы, старые лошади, ему уже не интересны. С молодыми можно быть моложе. Среди вас, цветущие создания, он прячет свою тоску, словно ключи в клумбе. И потом он может мирить и ссорить, карать и награждать. Ведь его почитают не только бесквартирные приживалы — московские мальчики и девочки, вроде Эварсель, тоже преданы ему. И будут преданы до определенного момента.
Да, а потом он настанет, этот момент, — и повзрослеют дивные эльфы, и пойдут делать карьерки и заключать удобные браки. Но будут иногда забегать сюда и с легкой грустью созерцать исписанные стены на кухне и выцветший триколор. И снова в их сны вползет модемное щелканье и гудение кулера, похожее на далекое завывание ветра. Стоит такой пожилой гражданин тридцати лет, руки в брюки, и читает еле различимые надписи:
— «А в далеком Владивостоке я наблюдал в продаже презервативы „MANDOS”».
«2:5020/149.38 — С Новым годом!»
«Маразм крепчал, шиза ряды косила»
(и другим почерком):
«А Амазонка трупы выносила».
«Выдержка из меню кафе „Гарцующий пони”: сасими по-горлумски... заливное по-нуменорски... Гэндальф под собственным посохом... Барлог тушеный...»