Во дворике, сидя на детской качельке, болтал ножками Агасфер. На коленях он держал трехлитровый баллон с чайным грибом. Содержимое баллона плескалось и побулькивало в такт движениям качелей.
— Греетесь на солнышке? — спросил Виталик.
— Моему другу необходим свежий воздух, — поведал Агасфер, нежно поглаживая баллон. — Вы бы не ходили туда, молодой человек.
— Почему? — Виталик остановился и закусил губу.
— Мне кажется, там затевается что-то нехорошее... — сказал Агасфер. — Вы, конечно, можете посмотреть сами.
— Нехорошее?
— Там — человек, назвавшийся вашим соседом. А Кирри его допрашивает... Все на вас очень злы.
— Но за что? — поразился Виталик.
— Вам, наверное, лучше знать, — тихонько молвил Агасфер. — А мы тут с моим другом от греха подальше пересидим. — И он прижал банку с грибом к своему животику.
«Сколько веревочке ни виться, — думал Виталик, поднимаясь по лестнице. — А «сосед»-то, вот сука... Кирри — чертова кукла».
У заветного своего окна он остановился и закурил.
Дама в кисее и шляпе по-прежнему ежилась там от холода. Но вместо шарманщика перед ней сидел на складном дачном стуле прилично одетый мужчина и усердно играл на виолончели. Так как руки у него были заняты, он изредка сдувал снежинки, налипшие ему на лицо. Собаки же видно не было. Там, где она стояла, слушая шарманку, теперь сама собой раскачивалась детская коляска. Приглядевшись, Виталик заметил, что она привязана тонким шнурком к виолончельному смычку.
— Ну, что же это я? — сказал себе Виталик. — Я же так ждал подобной минуты... Потрясающая возможность прояснить все разом, а я трушу. Не-ет, иди сейчас же, иди, рохля, трус проклятый...
И, обливаясь потом, он вошел в Квартиру.
Оглядев собравшихся, он понял: да, случилась катастрофа. Хозяин глядел жалостливо, и было заметно, как это все ему неприятно. Уна села так, чтобы лица ее не было видно. Кирри смотрела яростно и прямо. «Дивный братец» разглядывал свои ногти. Эштвен выглядела отчужденной, надломленной, но происходящее сильно сс занимало. Прочие — а тут было очень много всяких персонажей — просто предвкушали.
Чувствуя кожей их взгляды, Виталик прислонился к стене и обреченно задышал.
«Ну, кто первый? — подумал он. — Валяйте, начинайте...» Начал Хозяин.
— Виталик, дорогой мой, — начал он, глядя мимо, с безнадежной тоской в глазах. — Пришла пора раскрывать карты.
Он помолчал немного, и в этой паузе Эштвен успела скорбно вздохнуть, а «братец» переменил позу.
— Я никак нс возьму в толк, чего вам от меня нужно? — спросил Виталик.
— Хорошо. Скажем прямо: ты здесь занимаешь не свое место, — хрипло заговорила Кирри.
— То есть?
— Ты — не наш, — пояснил Хозяин. — Ты — выходец из другого мира, враждебного, чуждого нам. Ты опасен, и потому мы должны от тебя избавиться.
— Странно, что вы только сейчас заметили, как сильно я от вас отличаюсь, — сказал Виталик, улыбнувшись польщенно и жалко.
— Да нет же! — возразил Хозяин. — Но поначалу мы думали, что ты — искренен, понимаешь? Мы считали, что тебе хочется быть с нами.
— Мы следили за тобой, — вставила Кирри. — О, эти бессмысленные потуги! На что ты замахивался, на что надеялся? Думал, все кругом дураки?
— Быть как вы — зто значит свысока поплевывать на других? Носиться со своей «инаковостью» и прикрывать ею пустые страстишки? — дерзко спросил Виталик.
— Это безнадежно, — сказал Хозяин, махнув рукой. — Может, перестанем?
— Нет, не перестанем, — отрезала Кирри. — Этот щенок должен быть наказан. Слушай, ты, мальчик, в мире сейчас только две силы: вы, быдло, и мы — которым плевать на ваши идиотские ценности и догмы. Пока еще вы сильнее, но вы уже летите в тар-тарары. Туда вам и дорога!
— Почему это вы решили, что... — попытался сказать Виталик, но Кирри громко хлопнула в ладоши и крикнула:
— Свидетель номер один!
Посреди кухни материализовался «сосед». Посмотрев на Виталика, он насмешливо хмыкнул.
— Расскажите еще раз мне и всем присутствующим, кем вы, собственно, являетесь! — грозно потребовала Кирри.
«Сосед» заюлил, весь завихлялся и, гаденько улыбаясь, заговорил:
— Меня, собственно, выдумал и вывел из небытия вот этот гражданин. — И «сосед» указал на Виталика черным ногтем. — Он считал, что у каждого живого существа, несущего печать незаурядности, должен быть вот такой вот «я» — шут, советчик, слуга... То есть я выполнял при нем функцию якобы индивидуальной странности. Он многократно повторял при мне, что человеку без странностей здесь делать нечего.