— Почему? При мне ваш эксперт смотрел его, был удовлетворен. Вы сами набирали его, сами упаковывали в чемодан... Тридцать кило вывезли.
— Да не спорю. Сделка была честной, на первый взгляд. Но вот беда — захотел я себе прикупить кой-чего на международном рынке да золотишком рассчитаться... Не вышло.
Человечек слушал с неподдельным интересом.
— Тридцать килограммов мусора! — заорал Лапин. — Железных опилок с дерьмом пополам! Это ваши штучки, не прикидывайтесь.
— Я, право, удивлен, — растерянно округлил глаза Олег Павлович. — Что-то я в толк не возьму. A-а! Вы, часом, не оружие прикупали?
— Не ваше дело! — отрезал Лапин. — Вы что же думали, памперсы я буду закупать большим оптом?
Человечек торопливо вскочил.
— Пойдемте-ка наверх, — сказал он, — там нас не услышат. Здесь неудобно.
Лапин пошел за ним следом. На вершине холма они остановились, как на смотровой площадке.
«И хотя нам прошлого немного жа-аль, лучшее, конечно, впереди», — доносилось снизу.
— Что же мне делать? — спросил человечек, сцепив руки на животике. — Это сильнее меня и сильнее вас. Любой может взять это золото, но не любой может пользоваться им. Что я-то могу изменить?
— Не можете? Значит, уступите Воронью Гору мне. Я сам заберу ее.
— Но вы не знаете слов, открывающих горы, — сказал человечек, нервно облизнув губы.
— Спорим, знаю? Бульдозер, экскаватор... Есть еще хорошее слово — динамит... — Лапин хохотнул и отвернулся, стал смотреть на зеленеющую стену деревьев далеко за оврагами.
— Бог мой! Зачем же вам золото, которым вы не воспользуетесь?
— А я разработаю месторождение и продам его. Вам-то что. Я собираюсь вас наказать.
Человечек горестно вздохнул.
— Да-да! — продолжил Лапин. — Вас нельзя пристрелить, нельзя взорвать, денег у вас не отнимешь... Но отобрать у вас дом я могу.
— Что же мне делать? — снова повторил Олег Павлович, очень тихо, почти шепотом.
— Откупитесь. Тридцать килограммов золота, как договаривались. Нормального, рыжего, без колдовства. Я бы мог запросить и шестьдесят, и девяностно после вашего прокола, да ладно, буду гуманен. Подумайте...
— А мне незачем думать, — неожиданно ясным голосом отвечал человечек. — Никакого золота вам не видать.
— Ну как знаете. — Лапин посмотрел на человечка насмешливо через плечо, но вдруг почуял неладное, рванулся — оказалось, поздно.
— Эй! — крикнул он. — Что с моими ногами?
Шея тоже не хотела поворачиваться в нормальное положение. Лапин поднял руки, но и они больше не слушались его — раскинулись в стороны и мышцы свело от напряжения.
— Что за фокусы! — крикнул Лапин. — Эй, пустите меня!
— Это не я вас держу, — возразил человечек, — это вас земля-матушка держит. У нее просите.
Лицо Лапина стало багрово с натуги.
— Ой, пусти...те, пошутил я, — хрипел он, — это шутка была... ой.
— Плохая шутка, — поморщился Олег Павлович. — Моя лучше.
Он снова облизнул губы.
— Потерпите немного, — заговорил он. — Скоро боль и страх пройдут. Останется покой, и тяжелые думы не нарушат его. И впереди будет вечность...
«Ска-атертью, скатертью, дальний путь стелется», — успел еще услыхать Лапин, но скоро густой лиственный шум вокруг вытеснил все остальные звуки.
Могучий кряжистый дуб мгновенно оделся листвой, воздев к небу две исполинские ветви. Человечек постоял около него с минуту, опустив глаза. Потом он почесал нос и вернулся к беседке.
— Вот черт! — воскликнул он. — Велосипед увели!
Действительно, велосипеда не было. Все остальное было как прежде — босоногие девицы, завороженные полетом волана, голубь-инвалид у кормушки, детский хор из транзистора... И прохладный легкий ветерок, какой бывает в начале лета.
История третья
Пять дней собиралась гроза над Москвой. Душно было очень и пыльно. Поговаривали в эти дни, что от чрезвычайной жары расплавился продавец мороженого у метро «Сокол»...
Чахла листва, так и не успев увидеть макушку лета. Мостовые звенели от зноя, а асфальт под ногами был мягок.
Митя, совершенно одинокий в своих скитаниях по раскаленному городу, ужасно маялся. Ежедневно он выходил на охоту, поджарый ласковый хищник. Крадучись обходил свои угодья, но увы — пусты были уютные дворики и террасы летних кафе. Митя мрачнел с каждым днем, и короткими ночами лежал один под раскрытым окном и смотрел в потолок своей комнатушки. Сердце сердито стучало, переполненное до краев волшебной силой, которую некуда было тратить. Тело горело. В душевой Митя падал в обмороки — перед ним в раскрытых кабинках возникали купающиеся первокурсницы, подмигивали Мите и старательно смывали с волос ароматный шампунь.