Утром стрельцам стало значительно лучше, сказалось мое экстрасенсорное лечение, однако вставать они еще не могли, лежали на своих лавках, с большим плотоядным интересом поглядывали на попадью с поповной и отпускали в их адрес весьма рискованные шутки. Такое внимание смущало женщин, а нас с Ваней напрягало. Меня по идейным и эстетическим соображениям, Ваню из ревности, он уже успел запасть на кукольно красивую Катю и смотрел на прекрасную поповну жалобными собачьими глазами.
Я пару раз намекнул воинам, чтобы они держали себя в рамках, если не хотят оказаться на улице. Отец Петр, вернувшись после заутрени, ходил по избе мрачнее тучи, и, видимо, уже жалело своем гостеприимстве.
Однако стрельцы ни на священника, ни на меня не реагировали, видимо, считали себя в своем праве: я был тут чужой, а хозяин был стар и вряд ли мог сам защитить свою семью от посягательств расшалившихся мужиков. Кончилось тем, что матушка с дочерью убрались из собственной избы по добру, по здорову, а сам хозяин от греха подальше отправился в церковь. Как только он вышел, я сразу же решил показать, кто здесь будет командовать парадом, и напрямую сказал десятнику Васильичу:
– Еще раз скажете женщинам пакость или будете к ним приставать, отправитесь в лес к товарищам.
– Чего ты сказал! – возник десятник, садясь на лавке.
– Что слышал, – небрежно ответил я.
– Тебе что, больше всех надо? – угрожающе спросил он.
– Вот именно.
– Может, они сами хотят! Вон, какие кобылы! – сбавил он обороты, пытаясь все обратить в шутку. Но я на миролюбивый тон не повелся:
– Мне все равно, кто что хочет! Я тебя предупредил!
Стрелец пожевал губы и посмотрел исподтишка, пронзительно и грозно, но, понимая, что сила не у него, дальше выступать не решился, завершил разговор примирительно:
– Ладно тебе, что, слово сказать нельзя!
– Нельзя.
На этом инцидент завершился, но по косым взглядам воинов я понимал, что ненадолго. Теперь, когда в нашем стане вновь воцарился мир, нужно было подумать, как попасть в имение воеводы, забрать оттуда свою казну.
Без денег в любые времена живется несладко а у меня после расчета со странным ездовым, который привез нас в это село, в кармане осталось всего несколько медных московок.
Сначала я хотел отправить в имение Ваню, но побоялся за его безопасность. Пока в государстве царило безвластие, на дорогах творилось невесть что. Решил пойти сам, благо до имения было всего версты четыре. Мой оруженосец такому раскладу обрадовался. Оставлять без своей могучей защиты прекрасную поповну ему очень не хотелось.
– Мне нужно отойти, но я скоро вернусь, – с нажимом на последние слова сообщил я стрельцам, Дабы у них не появились какие-нибудь гнусные помыслы.
– Нам-то что, – нейтрально сказал Николай. Он уже вполне оклемался и сидел на лавке, по-турецки подогнув под себя босые ноги с желтыми ступнями.
– Это я к тому, что бы вы не баловали.
– Очень нужно, – обиженно сказал десятник, – я думал ты мужик, а ты...
Что он обо мне думает, знать было совершенно неинтересно, потому я повернулся и вышел из комнаты.
– Присматривай за ними, – сказал я Ване, который вышел меня проводить.
– А то! – самоуверенно воскликнул он. – Я им, если что!
Мы простились, и я отправился в имение. День стоял по-летнему жаркий, облаков на небе почти не было, и я в теплой одежде и кольчуге скоро совсем запарился. Округа словно вымерла; ни крестьян в полях, ни путников на дороге. Мирную картину дополнял птичий гомон. Даже когда я подошел к таинственному лесу, в котором остались убитые стрельцы, никакой тревоги не почувствовал. Единственно, что сделал, пошел по середине дороги, подальше от густого кустарника на обочинах.
Предчувствие не подвело, никаких осложнений не последовало. В лесу было тихо, никто на меня не нападал, и я вскоре вышел к знакомому полю и через полчаса дошел до имения. Там все было так же, как и в предыдущие дни, как будто ничего не произошло, и меня не арестовывали. Холопы, пользуясь отсутствием господ, лениво слонялись по двору, судачили кучками в доме. Шесть человек дворни, включая управляющего, пристроившись в тени барской избы, играли в зернь, азартную игру, запрещенную повсеместно, тем не менее процветавшую и очень популярную. Я подошел, но никто не поздоровался. Видимо, арест так снизил мой статус, что я перестал быть хозяйским гостем. Сам управляющий лишь мельком взглянул на меня и демонстративно отвернулся, не желая отвлекаться от захватывающего развлечения. Я стоял, надеясь, что меня все-таки заметят. Наконец управляющий соизволил увидеть нежданного гостя.
– Хочешь поиграть? – осклабившись редкозубым ртом, спросил он меня, меча кости.
– Нет, не хочу, – сердито ответил я и пошёл своей дорогой.
– Смотри, пожалеешь, – крикнул он вслед.
В моей каморе все было, как вчера утром, не хватало только одежды, денег и прочего имущества. Ничего другого не оставалось, как вновь идти к управляющему.
– А, что я говорил, надумал! – радостно приветствовал он мое возвращение.
– Где мои вещи? – спросил я.
– Какие вещи? – рассеянно удивился он, азартно бросил кости и от полноты чувств хлопнул себя по колену. – Не хочешь играть, так не мешай!
Невинность была полнейшая. Как говорится: не пойман – не вор, хотя вор и был в наличии.
– У меня украли вещи и деньги, – сообщил я. Наконец он удостоил меня мимолетным вниманием:
– Какие еще деньги? А я-то здесь при чем?