– Ишь, ты, какой учитель сыскался! Какой же тебе твой покойный друг чин дал? Первого боярина?
– Предлагал окольничего, но я отказался, – скромно ответил я.
– Не по Сеньке была шапка, или тебе чести мало?
– Нет, просто не мог тогда служить, искал пропавшую невесту, – соврал я. Объяснять мотивы своих поступков я не мог, это, как минимум, окончательно запутало бы ситуацию, кроме того, все равно бы никто ничего не понял.
– Значит, на бабу царскую службу променял?
Вопрос был мерзкий, я бы даже сказал, чисто советский, когда смешиваются два понятия и требуется выбор: кто дороже – родная мать или любимая партия. И упаси Боже выбрать мать, сразу окажешься в предателях. Однако государь ждал ответа, и я нашел вариант:
– Службу государю и так нес, только не при дворе, а ловил преступников, – лаконично подвел я итог своей деятельности.
– И кого поймал?
– Двух страшных убийц.
– Кто подтвердить может? – спросил царь, пристально глядя мне в глаза.
– Разбойный приказ и подтвердит, если врать не будут. Тех убийц вся воровская Москва знала, думаю, и эти тоже, – указал я на толпящихся вокруг приказных. – Звали их Филька и Верста. На них больше крови, чем на ином татарском князе. Их все так боялись, что и ловить не смели.
Царь быстро повернулся к противной стороне. Прежде чем спрашивать, внимательно всмотрелся в лица. Не знаю, что он там разглядел, но вопроса не задал, опять обратился ко мне:
– Значит, целый приказ с ними не справился, а ты, такой герой, один всех побиваха?
– Я был не один, а с товарищем священником. Он от убийцы Версты и погиб, да и я едва спасся, случайно успел выстрелить первым. Верста уже раненый в меня нож так ловко бросил, что я едва не тот свет не отправился. Можешь сам посмотреть, вот след, – обнажил я горло с жуткого вида шрамом, – а это его нож, – добавил я, вытаскивая из рукава кинжал.
Царь взял в руки страшный даже с вида, необычной формы нож и долго его рассматривал. Потом поднял глаза на приказных:
– Ну что, правду он говорит или лукавит? Если соврете, головой ответите. Я сам все проверю!
Ответа не последовало. Лучащиеся преданностью и любовью глаза опустились к полу. Этого оказалось достаточно. Однако оказалось что царь еще разбирательство не кончил:
– А за что ты их кнутом учил? – спросил он меня уже совсем другим тоном.
Я вкратце рассказал свою историю, о том, как после убийства друга-священника попросил приказного дьяка Прозорова закрыть все городские ворота и предупредить караульных стрельцов об опасном преступнике. Тот ничего не сделал и все перепоручил присутствующему здесь приказному Василию Бешеному, тут я указал пальцем на человека с разбитыми губами. Приказной приказ не выполнил, все перепутал, в результате чего Верста в городских воротах убил восемь стрельцов и бежал.
Выслушав рассказ, царь задумался, потом спросил:
– Кто из вас приказной дьяк?
Прозорова на месте не оказалось, он, как большой начальник, своим присутствием приказ по утрам не баловал.
– Иван Иванович еще не пришел, но скоро будет, – пискнул, кто-то из присутствующих.
– Как, говоришь, его прозвище? – спросил меня царь.
– Прозоров, – ответил я.
– Какой же он Прозоров, он не Прозоров, а Позоров, так теперь пусть и именуется! – веско заявил Самозванец. – Как только явится, гнать его со службы в шею!
Тотчас раздалось общее вежливо-подхалимское хихиканье. Подданные разом поняли и оценили тонкую шутку сюзерена.
– Все понятно? – спросил царь разом весь приказ. Все присутствующие поклонились до самого пола. – А ты пойдешь со мной, – добавил Самозванец, и мы с ним вместе вышли во двор. Там оказалась целая толпа придворных: поляки в латах, густо украшенных перьями, прагматичные немцы в легкой, пешей броне, и русские бояре в полной, жаркой для летнего дня, боярской форме. Свита тотчас плотно окружила царя, и два пожилых, бородатых боярина попытались взять его под руки. Ходить самому, без помощи, царю не полагалось по дворцовому этикету. Самозванец резко их оттолкнул. На мой взгляд, сделал он это грубо, во всяком случае, бояре отошли от него с постными, недовольными лицами.
Я оказался на периферии дворцового круговращения вокруг первой персоны, и Лжедмитрий потерял меня из вида. Вани и моего донца возле коновязи уже не было, так что возвращаться на свою окраину мне предстояло пешком. Однако сразу же уйти не удалось. Царь вспомнил обо мне и окликнул:
– Эй, окольничий, иди сюда!
Тотчас все внимание сосредоточилось на моей скромной, побитой персоне. Подозреваю, что вид после драки с приказными у меня был еще тот, во всяком случае, присутствующие рассматривали меня с нескрываемым удивлением. Кое-кого из русских придворных я знал в лицо, видел в Боярской думе и на Царском дворе у Годуновых. Однако никого из более ли менее близких знакомых тут не было. Обращение ко мне царя как к окольничему сразу же вызвало у русских придворных, жгучий интерес. В разряде о рангах это был довольно высокий дворцовый чин, следующий сразу за боярским. Сам по себе по сравнению со званием боярина, он был невелик, но меня тут не знали, а если кто и помнил, то как дворцового лекаря Годуновых, а никак не окольничего, к тому же персональное внимание царя заставило смотреть на меня с повышенным вниманием. Я прошел сквозь толпу расступившихся царедворцев и поклонился царю.
– Подаришь свой кинжал? – спросил он, рассматривая при свете дня необычный нож покойного Версты.
– Конечно, государь, – не раздумывая, ответил я. – Сочту за честь!
– Как поправишься, сразу придешь ко мне, – приказал он.