Палки, которой я давеча ковырялся в золе, там, куда я ее бросил, не оказалось. Сначала я не обратил на это внимания. Ее вполне могли утащить местные ребятишки. Я прошелся по двору, подобрал обломок жерди и вернулся на пожарище. Как уже говорилось, меня интересовало, не была ли подперта снаружи входная дверь, и где застала смерть бражников.
Разбираться с золой оказалось делом муторным. Нижние венцы избы до конца не сгорели, так что все время попадались куски обугленного дерева, которые нужно было убирать. Вскоре я добрался до первых обгоревших костей, Зачем мне все это было нужно, объяснить сложно. Обвинять в поджоге и умышленном убийстве саму Наталью или кого-то из дворни я не собирался, да это и было бесполезно. Следствие в те времена велось по одному образцу, обвиняемых пытали, пока они не сознавались в преступлении, или, если позволяло здоровье и нервная система, объявляли невиновными, скорее всего, я просто хотел понять сам, что же здесь все-таки произошло.
Когда я разгреб верхний слой золы, сразу же нашлись два почерневших черепа. Это могло говорить о том, что, по меньшей мере, два человека пытались выбраться из дома, но почему-то не сумели, Дальше – больше, жердь выворотила третий череп, На этом можно было поиски прекратить, для меня уже все было ясно.
Я выбрался с пожарища, отряхнул с себя прах и, сколько смог, сажу, после чего пошел к колодцу умываться, Именно там, недалеко от него, в кустах, мне и попалась на глаза главная улика преступления: обожженный бердыш со сгоревшей деревянный ручкой, То, что его забросили сюда совсем недавно, можно было понять по примятой траве, на которой он лежал, и моей вчерашней палке, валяющейся рядом.
Никого другого, кроме вчерашнего красавца, в попытке скрыть улики преступления я не заподозрил, осталось только выяснить, кто он такой и какое имеет отношение к погибшему Требухину.
Пока я умывался и очищал одежду, во дворе начали появляться люди, судя по одежде и поведению, холопы. Я подозвал какого-то парня со смышленым лицом и спросил о таинственном красавце. Он долго пытался понять, кем я интересуюсь, но так и не смекнул, о ком идет речь. Впрочем, возможно, это я не смог ему толком объяснить, кто мне нужен. Пришлось набраться терпения и ждать, когда встанут все гости.
Проболтавшись без дела с полчаса, я встретил своего рынду. Он уже оправился после своего ночного любовного подвига и, став настоящим мужчиной, смотрел на меня едва ли не свысока.
– Иди, готовь лошадей, мы скоро отсюда уезжаем, – сказал я.
– Это еще зачем? – не скрывая недовольства, спросил он.
– Нам здесь больше нечего делать.
Парнишка скорчил недовольную рожу и независимо повел плечом:
– Я хочу остаться! У меня здесь Аксинья!
Кажется, у меня на корабле назревал бунт. Начинающий половой гигант влюблялся во все, что носило юбку.
– Хочешь сгореть, как боярин? – спросил я. Ваня набычился и смотрел на меня исподлобья злыми упрямыми глазами.
– Я все равно останусь!
Спорить с ним, пока он находился в таком состоянии, было бессмысленно.
– Хорошо, оставайся. А мне пойди и оседлай донца.
Парнишка завилял глазами, потом повернулся так, чтобы не встретиться со мной взглядом, и неожиданно заявил:
– Боярышня не велела!
– Какая боярышня? – не сразу понял я. – Наталья?
– Наталья Прохоровна! – поправил он.
Это было уже круто, Такого поворота событий я не ожидал, Наталья начинала наглеть не по дням, а по часам. Вот тебе и феодализм в действии!
– Хорошо, я сам с ней поговорю, – сказал я и, не откладывая в долгий ящик, пошел выяснять отношения с бывшей возлюбленной.
В господской избе вповалку, кто на лавках, а кто и просто на полу, спали гости. Я прошел, переступая через тела, к лестнице, ведущей в терем боярышни. Навстречу мне метнулась какая-то женщина и залопотала, преграждая дорогу:
– Куда, куда, туда нельзя, боярышня отдыхает!
– Тогда пойди сама и скажи своей боярышне, что мне нужно с ней поговорить! – сердито сказал я.
– Никак невозможно, государь-батюшка, она изволит почивать!
– Значит, разбуди! – рявкнул я так, что начали поднимать головы спящие гости.
– Кто там шумит? – раздался сверху нежный Наташин голосок.
– Наталья, мне нужно с тобой поговорить!
– Ах, я еще не проснулась, неужели нельзя дать мне отдохнуть в тишине!
Выяснять с ней отношения в присутствии просыпающихся гостей мне не хотелось, как и позволить помыкать собой, Потому я резко сказал:
– Ничего с тобой не случится, потом доспишь!
Наталья с минуту размышляла, потом обратилась к защитнице лестницы.
– Ладно, Анна, пусть боярин войдет, – томно сказала она, – и покличь Афанасия, он мне нужен.
Тетка с поклоном уступила дорогу, и я, пылая праведным гневом, взлетел вверх, в девичий теремок. Наталья, полностью одетая, сидела возле окна. У ее ног расположилось несколько дворовых девушек. Никто здесь не спал, и ничей покой я не нарушил.
– Почему ты приказала не выпускать меня из поместья? – не здороваясь, спросил я.
Требухина жеманно потянулась и, глядя мне в глаза своими чудными лучистыми очами, ответила:
– Лучше если ты останешься здесь.
– Кому лучше? – стараясь оставаться в рамках вежливой холодности, поинтересовался я.
– Ты мне можешь еще понадобиться.
– Знаешь что, моя милая, позволь мне самому решать, где и с кем мне оставаться!