В конце была форма записи на приём в определенное время, чтобы не создавать толчею с другими студентами, которым тоже требуется провести дополнительные тесты. Радовало, что кроме меня были ещё особо отличившиеся с неявным даром. И меня пока никто не собирался отчислять, а значит, голуби не летят над нашей школой, и мне можно не разучивать местный тюремный шансон.
По пути в медицинский корпус успел позавтракать на привычные три монеты. На обед и ужин оставалось ещё шесть. Можно было сэкономить и выбрать более скудный бизнес-ланч или, наоборот, шикануть и добавить в рацион что-то особенное. Но я решил пока придерживаться стандартной схемы питания.
Каждый день у меня оставалось по одной лишней монете, коих уже накопилось девять штук на счету. Глядя на ценники в локациях для золотых мальчиков и девочек, словил лёгкое чувство обескураженности. Моих накопленных девяти монет не хватило бы даже на половину чашки кофе. Для сравнения в бронзовом секторе за десятку мне бы удалось урвать максимум треть обеда.
Не то чтобы такой анализ был необходим, но хотелось понимать, как устроена местная студенческая экономика. Прикинув разницу во всех секторах, пришёл к выводу, что цены с бронзовыми браслетами различаются примерно в десять раз, с серебряными — в шестьдесят, а с золотыми — в сто. То есть позавтракать у нас можно было за три монеты, в бронзе — за тридцать, в серебре за сто восемьдесят, а в золоте — триста. И ни одного тракториста не пострадало.
Принципиальная разница в цене крылась в качестве сервиса и комфорте.
Меню отличалось, но не настолько, чтобы нас кормили кашей или яичницей, а остальных какой-то экзотикой. В золотом секторе не было ни щупалец Кракена, ни ухи из русалочки, ни жареных крылышек гиппогрифа в винном соусе. Такая же еда, более ресторанная, элегантная и дорогая, но всё равно понятная и вполне «земная».
И получалось, что размеры ежедневных стипендий были призваны поделить учеников на группы, где доступ на следующий уровень при попытке что-то накопить недостижим. Значит, если хочешь тусить с бронзовыми ребятами, нужно заполучить бронзовый браслет с соответствующим пособием.
И именно этим я собирался заняться. Для начала. Заполучу бронзу, и дальше по порядку. Не знаю как, не знаю, вообще возможно ли это, но попытаюсь добиться.
На этих мыслях поймал себя выходящим к главной площади, украшенной белоснежными мраморными статуями Героев, расставленных полукругом. Некоторых уже видел на портретах с теоретического занятия по «супергероике», некоторых — на страницах учебников. Но взгляд мой приковали не они, а центральная фигура, стоявшая по центру. Это был величественный воин, указывающий куда-то вперёд и застывший в боевом кличе. Одежды развеваются незримым ветром, взгляд сосредоточен, волосы собраны назад в тугой хвост, на лице шрам через всю щеку.
Перед статуей стояла девушка и тоже пристально разглядывала Героя.
Ляся.
Та самая «золотая» брюнетка, отвечавшая на уроке и плакавшая у фонтана. Узнать её было сложно, от неуверенной и грустной дамы в беде не осталось и следа. Она стояла гордо распрямив спину, сцепила руки на груди и, задрав подбородок, с видом знатока рассматривала статую. Надо сказать, что обе они выглядели величественно, что Ляся, что воин, застывший в мраморе.
Я невольно залюбовался. Не на статую, на девушку. И если бы она тоже была мраморной, то ещё и прикоснулся бы, так хороша она была. И дотронуться хотелось не как до женщины, а как тянет прикоснуться к произведению искусства, рассмотреть поближе, ощутить холод мрамора под ладонью. Поймать застывшую в мгновении красоту.
И тут она шевельнулась, перенесла вес на другую ногу, склонила набок голову и продолжила наблюдать. А я решил перестать играть в наблюдателя и подошёл к ней, уселся на край платформы, на которую был водружён великий воин Первой Пространственной Войны.
— Привет, Ляська, — весело поздоровался я, и девушка наморщила нос от неожиданности и возмущения.
— Что? — удивилась и возмутилась она одновременно.
— Привет, говорю. Погода хорошая, солнечная.
Скривилась, не понимая, почему какой-то наглец так фамильярно с ней разговаривает.
— Мы знакомы? — наконец воспитание взяло верх, и она стёрла с аристократичного лица подобие презрения.