«Преступные опыты доктора А. привели его несчастную супругу к тяжелой болезни и гибели».
Итак, шеф испугался, что Асквит все же разоблачит аферу с сигмастилом, и вот он — ответный, предупреждающий удар.
Надо положить газету на кресло. Спокойно и аккуратно положить эту бумажную мерзость строго параллельно краю сиденья. Поправить еще раз, чтобы не свисала с кресла. Аккуратность — добродетель химиков. Остается взять голубые судки и уйти. Уйти, не спуская глаз с газеты, как с ядовитой змеи, которая приготовилась ужалить. Как с бомбы, готовой взорваться. Но газета не ужалит и не взорвется. Не правда ли? В ней ничего нет. Пусто. Обычные мелкие скандалы. А про Барбару и про него ни слова! Ему показалось. Несчастье с сыном смутило его ум. Надо больше гулять, а сегодня пораньше лечь в постель…
Газета — бомба и змея сразу. Она взорвалась и ужалила одновременно.
Конечно, можно доказать отсутствие цезия в останках умершей. Потревожить прах жены — чудовищно! Разве он пойдет на такое. И никто не пойдет, ведь против него не выдвинуто официальное обвинение. Против него свидетельствует лишь невнятное бормотание наркомана. Бормотание, размноженное в миллионах оттисков. Возбудить дело о клевете? Рассказать о сигмастиле? Выступить против фирмы — это значит оказаться в положении муравья, старающегося поднять якорь дредноута. Покончить с собой? Тем самым косвенно признать вину? Но все же против него только липкая паутина бессмысленных измышлений. А что на свете могущественнее бессмысленных слов? И паутина противна именно тем, что она непрочна. Ее легко разорвать, но клочья всегда прилипают к пальцам.
Как ему хотелось уснуть тогда. Уснуть навсегда. Он химик, в его распоряжении десятки смертоносных препаратов. Уснуть и не проснуться. Или… О, какая странная мысль!.. все же проснуться. Через пятьдесят или сто лет проснуться и увидеть пришедшее царство Благоденствия и Справедливости! Асквит, не признаваясь в этом даже себе, внутренне верил в такие слова. Но почему мысль о долголетнем сне не показалась ему слишком необычайной?..
…Интересно, когда лыко высохнет, не потеряет ли оно гибкости? Хорош он будет в негнущихся штанах. Соплеменники засмеют его. Наверное, следовало сначала хорошенько разбить лыко тяжелым камнем. Он подглядел, что именно так поступал Ржавый Патрик. А, черт, теперь уже поздно. Одна штанина почти готова. Надо еще продумать конструкцию прорези…
В ту ночь, когда сон уже затушевал страдания, вызванные «Ежедневным глашатаем», Асквиту приснилась крыса. Белая лабораторная крыса с красными, будто воспаленными глазами. Впрочем, глаза у нее были закрыты, крыса тоже спала. Утром и затем в лаборатории, машинально титруя какой-то раствор, Асквит мучительно старался продолжить ежеминутно рвущуюся нить ассоциаций. Спящая крыса… Обычно у крыс во сне вздрагивают лапы — это они вновь переживают все случившееся с ними на лабораторных столах. Но та крыса не вздрагивала. Она словно закоченела… Глубочайший сон… Где и когда он видел такое животное наяву? Где-то видел — это несомненно. Стоп! Видел и даже говорил о нем служителю вивария. Тот хотел выбросить животное, думая, что оно умерло. «Необычный паралич», — подумал тогда Асквит, но ему лень было сходить к физиологам и показать парализованную крысу. Крысиные болезни его не касались. Он просто испытывал на лабораторных животных ядовитость желтых кристаллов…
Вот оно! Последнее звено ускользавших, словно во сне, ассоциаций.
Желтые кристаллы! Как он мог забыть про них! Средство против домашних муравьев. А как насчет людей? Если пересчитать дозу на вес человека… Доза получается солидная… Сколько же времени спала крыса? На пластмассовой заклепке, пронзившей ее ухо, был выдавлен порядковый номер эксперимента… Нет, не может быть. Она спала четыре года! Глупейшая ошибка или чудо? Могло ли животное проваляться где-то в виварии четыре года? Могло. Там их тысячи и порядок далеко не идеальный. Да, но крысы живут только около двух лет. Искусственная летаргия, вызванная химическим препаратом, замирание всех жизненных процессов и как следствие — продление жизни. Правда, в состоянии сна… Это открытие он не отдаст шефу… Спокойно, спокойно…
…А штаны, гляди-ка, получаются! Говорят, Ржавый Патрик изловчился варить пиво из кленовых летучек. Неужели он не пригласит своих друзей на выпивку? Вот-то будет славная пирушка! Асквит придет на нее в новых штанах… Как припекает солнце… Того и гляди, уснешь над своим рукоделием…
Никто не подозревал, что доктор Асквит решился тайком, под самым носом у шефа провести серию умопомрачительных экспериментов. Повальную эпидемию спячки у крыс и кроликов свалили, как всегда, на некий таинственный вирус. Только Асквит знал, что эти животные нашпигованы желтыми кристаллами. Ему удалось также вывести очень важную для задуманного дела формулу. Он назвал ее Формулой Большого Сна. Продолжительность глубочайшего сна любого организма оказалась пропорциональна четвертой степени дозы кристаллов, выраженной в граммах. Но самое главное — коэффициент пропорциональности! Даже теперь, мастеря лыковые штаны, Асквит с гордостью вспоминал коэффициент пропорциональности. Никто бы не догадался, что он зависел от объема селезенки! А вот Асквит догадался и доказал справедливость своих выводов! Доказал… Но кому? Только самому себе! Ведь самое главное, самое тайное заключалось в том, что Асквит решился проглотить точно рассчитанное количество кристаллов и заснуть. Чтобы проснуться через девяносто лет! Число «девяносто» он выбрал не случайно. Только дилетант с удовольствием допускает в науку случайности. Шестого сентября Асквиту исполнялось сорок пять лет. Сорок пять, взятые с коэффициентом «два», — это и есть девяносто лет. Шестого сентября он уснет и во сне перешагнет через пропасть, имя которой Время. На той стороне пропасти останется Райк, шеф, фирма, «Ежедневный глашатай», а на этой его встретит Прогресс и Процветание. Пока он будет спать, удивленные потомки возведут над его убежищем хрустальный колпак, укроют покрывалом, сотканным из лунного света и лепестков лотоса. Или благоговейно перенесут его ложе на тропический остров, где теплый воздух полон благоуханий, и сон его будут охранять величавые авокадо и манговые деревья, отягощенные плодами…
Кстати, об убежище. Ничего лучше подвала собственного дома Асквит не нашел. В глубине подвальных закоулков отыскалось нечто вроде бетонного шкафа с крепкой дверью из котельного железа. Прежний владелец дома хранил в нем коллекцию фаянсовых плевательниц.
Для всех окружающих доктор Асквит должен был пропасть без вести. Поэтому следовало оставить что-то вроде завещания. Сделать распоряжения относительно сына: в какую клинику и под надзор каких врачей поместить; все деньги и имущество перевести на его имя. Дневник опытов, формулу Большого Сна, фотографию Барбары и кое-какие — гм! — письма он упрятал в пластмассовую коробку и закопал в саду, под белой пихтой. Тайник под белой пихтой будет хранить величайшее открытие. Хранить, но для кого?
А теперь — марш в убежище! Одним залпом проглотить содержимое мензурки… Брр!.. Неописуемая кислятина… Самое смешное, что чудодейственный эликсир сна продают по дешевке в любой аптеке, как средство против муравьев. Рыжих домашних муравьев… Говорят, что их завезли из Индии… Индия — это Калькутта и Брахмапутра… Брахмапутра… брамины… они всегда лысые, брамины… брандмейстер… который сражается с огнем и дымом… черный дым… темно…
Мензурка выпала из рук Асквита, желтая кислятина сразила его.
Словно слепой от рождения, он спал без сновидении, погруженный в плотный мрак. Каждая клеточка его тела купалась во мраке. Но чудовищной неожиданностью оказалось то, что Асквит ощущал бег времени. Это не было в обычном смысле тягостно, больно, тоскливо или мучительно. Нет, это просто были девяносто лет, которые пришлось пережить, ничего не зная, перечувствовать, ничего не желая, преодолеть, ничего не делая.
Через девять десятков лет он проснулся и зябко поежился. Холод пронизывал все тело, хотя какая-то шелковистая масса окутывала его шею, грудь и даже ноги.