Утром я взвалил ящики на грузовик, выложив при этом последнюю зелененькую бумажку агенту по перевозке тяжелых и скоропортящихся грузов, и отправился в ближайший колледж, декан которого, как я вычитал в нашей местной газетенке, был ярым поборником новых методов скорострельного производства разного рода специалистов.
К моему удивлению, декан оказался человеком интеллигентным и сразу уразумел, в чем дело. Он сказал мне:
— Если бы вы хоть один раз оторвали свой нос от паяльника и высунули его на улицу, то смогли бы заметить, что именно за последние семь лет по направлению к нашему колледжу не проезжал ни один грузовик, груженный хотя бы парой кирпичей. Отсюда, без всякого Жестяного Майка, вам не составит труда заключить, что колледж отчаянно нуждается в ремонте, а не в ваших дорогостоящих жестянках. Весьма вероятно, что очень скоро мы вообще закроем свою лавочку. Кроме того, если ваши тяжеленные ящики будут загромождать вестибюль еще хотя бы дюжину минут, то пол вестибюля рухнет, и вам придется выложить все свои сбережения на покупку новеньких железобетонных балок.
Все это он выпалил мне одним залпом, будто приготовил свою речь задолго до моего рождения.
Нечто подобное мне ответили еще в семнадцати местах…
Я крепенько призадумался. Жестяной Майк подмигивал мне сигнальными лампочками, словно желая сказать: «Жизнь похитрее телевикторин. Посмотрим, как ты выкрутишься, парень?» И в тот момент, когда я пытался поджарить на паяльнике кусок ливерной колбасы, мои четырнадцать миллиардов мозговых клеток все разом сработали в нужном направлении. Поэт сказал бы: «Меня осенило!» Я вспомнил объявление, регулярно публикуемое не очень крупным шрифтом в одном не очень популярном журнале: «Требуются молодые люди, склонные к усидчивым литературным занятиям. Совершенно необходимое условие: скромность. Контракт на три года». Или что-то в этом роде… Книгоиздательство подыскивает писателей-«невидимок», соединяет тайным браком безымянную юность с именитой дряхлостью. Я читал, будто многие известные теперь литераторы начинали именно с того, что писали всякие штучки за других.
Тайна всегда хорошо оплачивается — это я тоже где-то читал. А мой Жестяной Майк удовлетворял всем требованиям объявления. Во-первых, он был на редкость скромен. Для многих двуногих существ Майк являлся просто эталоном скромности. Хвастать собственной начинкой — такое ему и в голову не приходило. Что касается усидчивости, то терпеливый Майк мог выдавать вороха информации в течение трехсот часов непрерывно. Его мозговые устройства охлаждались при этом жидким кислородом с температурой минус сто восемьдесят градусов. Такой отличный ледяной компресс способен, как вы понимаете, охладить самую разгоряченную голову.
Вероятно, людям свойственна тенденция присваивать чужие заслуги и таланты. Тут я не был оригинален, и меня не мучили угрызения совести, когда я переступал порог книгоиздательской фирмы «Хичкок, Хичкок и сыновья», намереваясь продать оптом или в розницу интеллектуальный багаж своего Жестяного Майка, не упоминая при этом никоим образом о его существовании. К тому же все равно жестяной парень не имел рук, совершенно необходимых для отвинчивания колпачка автоматической ручки и подписания контракта. Кроме всего прочего, это же было мое творение…
Меня принял Хичкок Самый Младший, юркий человечек, пропитанный бахвальством и дешевыми духами. Поток слов, которым он поливал меня минут сорок, не содержал ни грана полезной информации. Лишь под конец он пробалабонил нечто вразумительное:
— Я вижу, вы эрудит, мистер! Эрудит! Мыслитель! Прогрессист! Нам нужна научная мысль! Она движет нас по ступеням прогресса! Хичкоки всегда уважали науку. Мой дед издал книгу «Наука и женщина». Сенсация на грани двадцатого века! Баснословные барыши! Наука и любовь — вот что движет мир по ступеням прогресса и пандусам цивилизации! Я даю вам рецепт! Растопите унцию фантазии в океане любви, бросьте туда щепотку науки и вскипятите это варево! Вскипятите! Чтобы оно было горяченькое! Горяченькое! Как это будет прекрасно! Контракт после принятия первой рукописи. Хичкоки ждут вас!.. Наука и любовь! Любовь и наука!
Подбодренный этакими энергичными, хотя и несколько туманными обещаниями и советами, я развил кипучую деятельность: купил пачку разноцветных карандашей и выпросил у соседских девиц две бельевые корзины книжек «про любовь». Книжки я дал переварить Жестяному Майку, твердо веруя в то, что парень не подкачает и изготовит по их образцу и подобию вполне доброкачественную литературную жвачку, тем самым удовлетворит Хичкоков и заработает мне на пропитание.
Майк не подвел! Майк стоял на пороге литературной славы! Это я понял сразу, как только взглянул на его первый опус. Разумеется, рукопись еще носила некоторые следы майковской индивидуальности, она, если так можно выразиться, громыхала жестью и попахивала жженой изоляцией. Майк писал, вернее, выбивал на бумажной ленте:
«Луна отражалась в темных водах лагуны, бухты, залива, бассейна, пожарного водоема, водохранилища. Ричард радовался встрече, как шестеренка радуется смазочному маслу.
— О прекрасная Диффузия! — вскричал Ричард.
Она упала в его объятия с большой кинетической энергией…»
Я пустил в ход карандаши и вычеркнул из этой любовной сцены все технические подробности.
Майк выдал за сутки семь романов средней толщины. За это же время я истер в порошок пачку карандашей, удаляя из рукописи привкус смазочного масла.
Хичкоков ошеломила такая производительность. Они заключили со мной контракт и даже милостиво решили оставить под романами мою подпись, как будто бы я нуждался в литературной славе. В обмен на эту милость первые романы они взяли у меня задаром, объяснив свое нахальство «издательскими традициями» и «сложившейся практикой». Кроме того, Хичкок Самый Младший заявил, что хотя в романах налицо океан любви, но нет ни рюмки фантазии и науки. От меня, как от эрудита и прогрессиста, они ждут сложное кружево из научной фантастики и любовных томлений. Словом, вперед по ступенькам прогресса и пандусам цивилизации!
Я всунул в чрево Майка объемистое исследование одного весьма популярного кинодеятеля «Секс и публика», сорок восемь книжонок из серии для подростков «Читай, когда родителей нет дома» и пару звездных атласов в целях придания романам космического колорита.
Я таскал рукописи пачками. Сперва мы кормили фирму Хичкоков пустячками — робот из ревности разрезает своего хозяина плазменной горелкой, циклоп из туманности Конская Голова влюбляется в карлицу, торгующую сосисками на углу Роджет-стрит, парочка сюжетов из любовной жизни межгалактических спрутов…
Потом пошли вещицы позабористее. После одного описания гарема на кольце Сатурна Хичкок Самый Младший произнес хвалебную речь. Он признал, что даже устроители субботних телепередач под девизом «Только для старых холостяков» не смогли бы додуматься до подобной фантасмагории.
Жители нашего квартала придерживались иного мнения. Они считали, что и в наш век телевизоров есть предел непристойностям. Преподобный Патрик О'Брейль в своей воскресной проповеди призвал прихожан «не щадить скарба домашнего, достатков и стен жилищ тех, кто покушается на целомудрие белокурых дочерей стада господнего». Через день ко мне явился агент страховой компании и сообщил, что он не сможет продлить срок действия страхового полиса.
Дом запылал на рассвете. Жестяного Майка удалось спасти — еще ночью я увез его в мебельном фургоне. Все остальное погибло: дом, за который я только что внес последний взнос, лаборатория, собранная по винтику за долгие семь лет, и неоконченное исследование по геометрии поверхностей отрицательной кривизны — надежда на будущие ученые звания и почести. В системе жизненных координат я оказался отброшенным к нулю. Приходилось начинать новую жизнь, опираясь на крепкое плечо Майка.