Михаил попытался раздвинуть руки, чтобы нащупать стенки этой трубы. Похоже, что чувствительность вернулась к нему. Но, к его удивлению, руки не ощутили холода металлических стенок. А то, к чему они прикасались, было мягким и шершавым и очень напоминало траву. Он ни на секунду не допускал, что в его лаборатории растет трава. Поэтому объяснил данные ощущения обманом чувств. Это могло случиться вследствие травмы, характер которой оставался пока неизвестен.
Несмотря на явные проблемы с чувствительностью, дышать почемуто стало легче. Глаза еще ничего не видели, но он решил предпринять попытку хотя бы перевернуться и выползти из томографа. Попытка увенчалась частичным успехом. Иными словами, перевернуться ему удалось, как и проползти небольшое расстояние, но его не покидало ощущение, что он ползет не по трубе. Поверхность, на которой он находился, больше напоминала землю, покрытую той же травой, нежели металлическую стенку.
Преодолев дистанцию сантиметров в двадцать, по примерным оценкам, Михаил решил передохнуть.
«Интересно, что делает Анна, – думал он. – Неужели она не видит, что происходит?»
Анной звали его ассистентку, к которой Михаил испытывал почти безграничное доверие. Но лишь в том, что касалось деловых отношений. Анна была расторопна и исполнительна, а также обладала очень ценным качеством – не болтала лишнего на конференциях. Однако в вопросах, не связанных прямо с работой, он не доверял ей. Не то чтобы она давала повод к подозрениям, просто он полностью и во всем не доверял никому. Он и прежде не часто ошибался и разочаровывался в людях. Возможно, благодаря именно такому сознательному и логическому выбору: не доверять полностью никому.
К его удивлению, чувство обоняния вернулось раньше, чем зрение. Он тут же им воспользовался, что вызвало очередной приступ удивления. Лабораторией и не пахло.
До Михаила доносился запах поля. Когда он был маленький, то часто гостил у бабушки с дедушкой, которые жили на самом краю деревни. Дальше было лишь поле. И вот запах летнего поля ворвался в его сознание. Он немного отличался от того, деревенского, запаха. Но все же был достаточно похож, чтобы пробудить массу воспоминаний помимо всякого желания. Ведь о каких воспоминаниях может идти речь в таком состоянии? Если случилось чтото совершенно непонятное? Но воспоминания, вызванные запахом, возникли внезапно и были настолько сильны, что Михаилу потребовалось значительное усилие воли, чтобы их подавить. Чувства маленького мальчика, бредущего по степи и высматривающего в высокой траве ящериц… Сейчас не до них.
«Где же Анна? Она, что, побежала за помощью?» – Михаил снова попробовал приподняться, и в этот момент туман перед глазами начал рассеиваться. Левая рука неловко подвернулась, он свалился на бок и был вынужден снова перекатиться на спину. Это действие также насторожило его, потому что в томографе было очень мало места, чтобы там кататься.
Решив временно не обращать внимания на этот факт, он сосредоточился на зрении. Белая пелена перед его взором постепенно светлела, теряла свою насыщенность, прояснялась, превращаясь в клочья то ли дыма, то ли тумана, то ли облаков, плывущих по небу на некотором расстоянии друг от друга. Наверное, сравнение с облаками было самым подходящим, потому что эти клочья рассеиваться окончательно никак не хотели. На яркосинем фоне Михаил видел белые дымчатые фигуры, которые к тому же кудато медленно двигались. Это было так похоже на небо, что если бы он не знал, что над ним находится стенка трубы, а еще выше – серый потолок, то мог бы поклясться, что смотрит на небосклон, лежа на траве посреди небольшого поля. Причем это поле слева от него ограничено деревьями, а сам он одет в свой лабораторный халат. Даже мелькнула мысль, что вряд ли стоило поднимать голову, чтобы увидеть все это, но дело было уже сделано. Он понял, что сошел с ума.
Сходить с ума можно двумя разными способами. Методика первого из них требует, чтобы человеку казалось, будто он не тот, кто есть на самом деле, а совсем другая личность. Для реализации второго способа необходимо, чтобы человеку чудилось, будто окружающее является не таким, каким его видят все остальные, а представляет собой совершенно иную реальность. Михаилу несколько раз приходилось видеть примеры как первого, так и второго рода, хотя они не относились непосредственно к его специальности. Особенно запомнились два случая. В одном из них молодой мужчина, лет двадцати пяти, полагал, что он является стражем порядка. Причем это убеждение проявлялось лишь в состоянии опьянения крайней степени и заканчивалось плачевно для него и окружающих: у молодого человека мысли не расходились с делом. Другой случай был более печален. У пятнадцатилетней девушки возникли галлюцинации пугающего характера, затем последовали рецидивы, во все более острой форме. К несчастью, это все происходило при полном попустительстве родителей, не желавших ставить ребенка на психиатрический учет. Михаил проникся жалостью к несчастной и всегда вспоминал о ней с горьким сочувствием, ведь клиника была типичной, а значит, при отсутствии правильного лечения пациент неминуемо шел к абсолютному распаду личности.
Его мнение о состоянии собственного рассудка было совершенно определенным. Ясно, что он осознавал себя самим собой. С такой же очевидностью он понимал, что не может находиться там, где находится сейчас. Будучи склонен больше следовать логике, чем чувствам, он отметил, что пребывает в плену какихто галлюцинаций, причем осознает это. Последнее вызывало надежду. Если человек знает, что он страдает галлюцинациями, то находится на полпути к излечению.
То ли вследствие нервного потрясения, то ли еще по какойто причине, но он физически чувствовал себя уже лучше, потому что оказался в силах не только приподняться, но и сесть.
Окружающее представляло собой очень подробную и четкую галлюцинацию. Даже подозрительно подробную. Все как в реальности. Летнее поле, справа и сзади уходящее за горизонт, а слева и спереди ограниченное полоской леса, пахучая растительность, стрекот кузнечиков – все было очень правдоподобно.
Но его нельзя было так просто обмануть. Он решил во что бы то ни стало докопаться до сути галлюцинаций, найти хоть какоето противоречие в них. Чтобы потом, на основе этого, построить безупречную цепочку рассуждений и избавиться от наваждения.
Прежде всего он предпринял самое простое действие: решил рассмотреть травинку вблизи. По его мнению, никакая галлюцинация не могла быть совершенной. Это всего лишь иллюзия, которая накладывается на существующую реальность. А иллюзиям в той или иной степени присуща грубость исполнения, их качество ограничивается особенностями работы человеческого мозга.
К его удивлению, маленький стебелек даже вблизи выглядел как заурядное растение: с прожилками, с мелкими перемычками, с неравномерной окраской. С той же степенью достоверности выглядел и маленький жучок, которого он поднял с земли и взял в руку. Жучок был совершенно нормальным. Это настораживало.
Конечно, Михаил верил в возможности человеческого мозга, но не настолько сильно. Воссоздавание – до мельчайших подробностей – мелких существ, к тому же не виденных ранее, могло явиться результатом либо длительнейшей тренировки, либо самообмана. Тренировок такой направленности он не проходил, их совершенно точно не было, самообман исключался с высокой степенью вероятности, а в феноменальные способности подсознания Михаил просто не верил.
Все еще недоумевая, он попытался подняться на ноги. Это удалось даже слишком легко. Если бы ктонибудь сказал ему еще минут десять назад, что вскоре он будет способен даже подпрыгивать, Михаил счел бы это шуткой. Эта легкость явилась очередным плюсом в пользу галлюцинаций. Но так как появился явный минус в виде отсутствия даже небольшой гротескности, молодой человек уже не мог быть ни в чем полностью уверенным.
Михаил полагал, что, когда человек не знает, что ему делать, лучше всего пойти спать или почитать хорошую книгу. Конечно, можно заняться чемто еще, но ни в коем случае нельзя отправляться на бесцельные поиски приключений. Михаил совершенно точно не знал, что ему делать, но другого выхода, кроме как кудато пойти, у него не было.