«Живучий» глухо захрипел.
— Ещё повремени, и он своим ходом околеет, — отозвался Астаз, плечистый молодец немногим старше кудрявого недоросля.
Портили его лишь синяки под покрасневшими от дыма и вина глазами и многодневная щетина. Выдернув стрелу из выжлецкого горла, Астаз брезгливо свалил тушу в занимавшийся костёр. Переложенный мхом сухостой охотно тлел и столь же охотно смердел, дымя курганом, так что дюжие ратники, сваленные горой, больше коптились.
— Нашёл невидаль, — буркнул Астаз, вытирая пот предплечьем. От кафтана разило плесенью и псиной, так что облегчения жест не принёс, лишь размазав вонючую грязюку по лицу.
— Да ты б тоже ошалел, кабы он тебя больше, чем дырявый выжлец, занимал, — обиделся отрок, суеверно прислушиваясь к влажным хрипам из раскуроченной груди. — Глянь-ка, дышит. Как только мозг не вытек?..
Хозяйственный Астаз, сердито плюнув в дым, обернулся и грозно сдвинул густые брови:
— Не признал его?
— Больно тут узнаешь, — проворчал солдат, стараясь особо не приближаться к телу. — Морда вся в кровище.
— Чего тебе морда? Девица, что ли? — Вампир наморщил лоб, изловил присмиревшего воронка. — Вон, знак родовой, цепи да серьга в левом ухе, — указал он и крякнул, поднимая тяжёлого, как мельничный жернов, Упыря.
Чёрная зверюга понуро притворялась шёлковой, кося шальные зенки на бездыханного хозяина. Цедя проклятья, Астаз перекинул сипящего соплеменника через седло.
— И чего мне его побрякушки? — не понял отрок, шмыгнув простуженным на крепостных стенах носом.
— Побрякушки, — передразнил мрачный Астаз, размышляя, как закрепить безвольную ношу в высоком седле. — Старшой Адалин, Фладэрик. Должен был наднесь вернуться из окрестностей Миридика. Уж нарочный с запросом наведывался. Мессир Гуинхаррэн злится, Её Величество тревогу бьёт.
Упырь, кое-как устроенный в седле, влажно хрипел. С порванных губ на подбородок сочилась вязкая тёмная кровь.
— Тревогу? Что так? — нахмурился отрок, с куда большим участием воззрившись на распотрошённое нечто, поименованное старшим Адалином. Фигурой известной и даже легендарной. Слухи вокруг Фладэрика вились вороньими стаями и часто подтверждались. А нынешний жуткий вид наводил на самые безрадостные размышления.
— Постелька простыла. Да будто ты не в курсе! — огрызнулся Астаз, ломая обветренный рот в небрежной ухмылке. И, подтянув ремни, выругался: — Зараза! Ведь верно, щас дух испустит. Надо в Пост! Шибко!
— Куда там! У него башка пробита! — осознав беду, заныл солдат.
— И твою пробьют, если мы эту стервь не спасём, — припечатал вампир, поспешно подзывая праздно стерегущих окрестность лучников. Дюжина встрепенулась. — Приглядите, чтоб прогорело! — распорядился Астаз, заскакивая в седло. Акация, любимая серая кобыла в белых яблоках, норовисто склонила точёную головку, заплясала на вытоптанных кустах. — Ходу! — прикрикнул вампир, мягко тронув конские бока. — Н-но!
Акация всхрапнула и сорвалась в галоп.
В Голоземье, гиблых лиловых пустошах, что подъедали пегие от лишая отроги с юга, не следовало оставлять неприкаянными тела ни соплеменников, ни врагов, даже под самыми крепостными стенами. Проклятое место плодило беспокойных умертвий, как иной подпол — крыс.
Возглавляемый Астазом, обмелевший отряд долетел до Поста в полторы лучины.
Гарнизон Прихоти не сразу сообразил, что творится на сумеречных Холмах. Зажжённые над брустверами21 огни освещали лишь подножия стен да рокочущий алый поток рукавов Олвадарани. И вряд ли караульные подоспели бы в срок, кабы не «живучесть» Упыря и странные зарницы, внезапно полыхнувшие над мёртвыми холмами.
Стена встретила верховых гробовым молчанием.
Исполинское крепостное сооружение — памятник обстоятельной домовитости праотцов — высилось рукотворной отвесной грядой промеж двух кряжей, преграждая устье долины. Стоявшую особняком скалу, называемую Ястребиным Когтем и приходившуюся на излом стены, древние зодчие укрепили крепостью с кургузой башней правильной прямоугольной формы, увенчанной плоской, зубчатой макушкой и деревянной конструкцией для дозорных. Крепость нарекли Прихотью и с самого основания редко перестраивали, отчего оная, далёкая и мрачная на фоне пепельных небес, хранила отпечаток суровой и грубой воинственности прославленных в балладах эпох.
От Когтя к северу уходила вторая часть Поста: стена, рассечённая угрюмыми башнями на равные отрезки и терявшаяся в тумане Лунного кряжа. За пару дней по парапету можно было, не спускаясь в долину, проехать верхом от Стилета к Клыку, что замыкали хребты по обе стороны.
21
Так же парапет. Внешняя стенка, венчающая крепостную стену, за которой укрываются обороняющиеся.