— Птиц ловил. Болотных лебедей.
Лучистый вытаращил одухотворённые глаза, нахмурился и, не дождавшись пояснений, сердито отмахнул ухоженной рукой:
— Ладно. Как разведка?
— Какая разведка? — удивился Адалин. — Я птицелов. Куропатки, рябчики. Жар-птицы.
Командир внезапно потерял терпение:
— Довольно шуток, мессир Фладэрик. Свитки те, что за пазухой были, я в Розу с нарочным послал. И приказал отдать лично в руки Её Величеству.
Упырь мысленно покивал: даже не мессиру Гуинхаррэну, заправлявшему коронными прелагатаями, — самому Величеству, князепосланной и иже с тем. «И да окутает его тленные кости благодатным покровом зелёная топь». Адалин не шелохнулся, старательно удержав сквернословие и заморозив лицо равнодушием.
— Давно? — только и уточнил он.
Командир прищурился в потолок, подсчитывая:
— Уже должны дойти. Ответа ждать?
Фладэрик кратко покачал головой. Единственный ответ, который мог прийти из Розы — придворный палач с отрядом вооружённых гвардейцев. С другой стороны, оплошность эта вполне укладывалась в текущую легенду. Если всё грамотно обставить. Так, как сделал бы это преданный интересам Её Величества прелагатай.
— Тебя долго не было, Адалин, — вдруг заявил безымянный дурень, наморщив лоб под бараньими локонами. — В долине большие перемены. Не один Сейран. Болтают, нынешний Меч Её Величества, Инэваль Аманир, впал в немилость. И гвардию распустят. А динстманны28 при дворе в открытую Лучистых задирают! — пожаловался он.
Вообразив злорадных от природы, по долгу службы поднаторевших в издевательстве над ближним упырей, глумящихся над замковыми щёголями, Адалин удовлетворённо хмыкнул. Подневольные и оттого свирепые, сверх меры буйные рубаки вызывали куда большее сочувствие, чем чванливый, разлагавшийся одесную трона цвет долинной знати.
— Ещё поговаривают, вампиры на озёрной равнине пропадать стали, — продолжал молодой гвардеец, стылое выражение морды соплеменника в упор не замечая. — Чаще обычного. И не абы кто, а добрые гвардейцы. Её Величество Королева…
Командир помедлил, зайцем косясь на молчавшего Адалина. Вся спесь с мальчишки разом улетела. Фладэрик мысленно вздохнул, отметив, что столь зелёных, не оперившихся юнцов отправлять на Пост — верх жестокости. И неосмотрительности. Как бы хорошо не строили защитные сооружения древние, каким бы неприступным не выглядел шедевр фортификации, а управлять оным должен кто-то чуть более опытный и менее… восторженный. Мальчишка же едва ли на много перерос его младшего брата.
— Князепосланная госпожа и повелительница, дивноокая миледи Айрин отстраняет от дел Лучистый Стяг, — выпалил командир. — По совету мессира Тэрглоффа. С сохранением званий и титулов. То вопрос решённый.
Адалин непроницаемо молчал. Известия не радовали, а откровенность подданного — даже пугала. Придворный щёголь хорошо знал, с кем говорит. И подобные разговоры вели прямиком на шибеницу.
Но мальчишка всё не замолкал:
— При дворе болтают про запрет разъездов и разоружение. Но младший брат мессира вот-вот пройдёт гоминиум29. И он тоже жаждет посвятить себя мечу.
Упырь не ответил. Братишкиных порывов он не одобрял, но и осуществлению оных не препятствовал. У Радэрика имелась своя голова на плечах, пусть и бестолковая. Припомнив ясные глаза и доверчивую улыбку младшего, Фладэрик Адалин невольно стиснул зубы. Таким мальчишкам при дворе придётся быстро и болезненно взрослеть.
— Королева мудра, — заметил Упырь тихо, искоса зыркнув на побелевшего командира. — Негоже нам, солдатне малограмотной, в Её решениях сомневаться, приказы Совета обсуждать, — напомнил он почти мягко.
Лучистый, кажется, готов был разрыдаться.
— Выполняй свой долг, гвардеец, — посоветовал Адалин со вздохом, — а дела Совета оставь тем, кто в этом смыслит.
Глава 8. На берегах Багрянки
Позёмыш, зримо округлившийся на дармовых харчах, лениво прошуршал в сырой соломе, волоча уворованную в погребах заячью тушку. Фладэрик умывался над бадьёй и, покосившись на хвостатого проныру, невольно усмехнулся:
— Потяжелел ты, скоро сойдёшь на неплохую похлебку, — заметил он негромко.
Горностай, не выпуская из пасти чересчур крупную для него добычу, что-то сквернословно проурчал и проворно спрятался под лавку. Упырь покачал головой.
Умывался он неспешно, нарочно растягивая удовольствие — что-что, а вода в крепостях Поста всегда была отменная, из горных источников, прозрачная и вкусная. Оттого и бражка удавалась.
29
Омма́ж (фр. hommage), или гоминиум (лат. homagium или hominium) — одна из церемоний символического характера: присяга, оформлявшая заключение вассального договора.